Наондель

– Лехан очень юна, супруг мой, – проговорила мать, наливая еще вина в кубок отца. – Ей всего четырнадцать.

– И что ты ему ответил? – спросила я таким тоном, словно меня не очень интересовал ответ.

– Что мы всегда ему рады, – когда мать бросила на него строгий взгляд, он пожал плечами. – Это сын визиря. Мое положение не позволяет в чем-то ему отказывать.

– Мне кажется, – сердито проговорила я, – что Искан не привык, когда ему возражают. Привык получать желаемое.

Склонившись вперед, я взяла финик, желая скрыть, что щеки у меня пылают. Наблюдательная Агин посмотрела на меня. Я избегала встречаться с ней глазами. Она обратилась к отцу.

– Отец, не могу дождаться, когда уже можно будет всадить иглу в шафраново-желтый шелк. Как ты сказал, откуда он?

– Из Херака. Знай, дочь, многие завидовали этой моей сделке! Но я уже несколько лет делаю дела с этим торговцем. Он покупает немалую часть нашего урожая по очень выгодной цене. А в обмен я покупаю у него херакский шелк. Он пользуется большим спросом, а продают его за пределами страны только маленькими партиями. Сама правительница позавидовала бы тебе, Агин, ибо ей не дано воткнуть иглу в такую роскошную ткань, как у тебя!

Агин рассмеялась.

– Словно бы правительница станет шить сама, отец! Иногда ты говоришь смешные вещи.

Втайне я послала ей благодарную улыбку. Теперь все заговорили о ткани, и никто больше не вспоминал Искана.

* * *

В последующие недели меня особенно интересовали два сердца: мое и Лехан. Мое собственное совершенно сбило меня с толку. Я встретила молодого человека, переполненного сознанием собственной значимости, который раздражал меня и к тому же проявлял интерес к моей сестре. Почему я не могу перестать думать о нем? Почему днем мне являются в мечтах его глаза и улыбка, а ночью – его губы и руки? Никогда ранее я не была влюблена. Агин и я иногда хихикали по поводу соседских мальчиков, но это была лишь игра. Все равно что делать в детстве пирожки из песка, прежде чем начнешь печь настоящие пироги из муки, меда и корицы.

Как бы я ни старалась этого отрицать, в конце концов мне пришлось признать – теперь на моих пальцах мед и корица.

Труднее было понять, что происходит с Лехан. Она не говорила об Искане – впрочем, и я о нем не упоминала. Один раз она заговорила о нашем визите во дворец, но в тот раз она говорила о нефритовом троне, а не о человеке, который нам его показал. Я была почти уверена, что ее сердце по-прежнему занято пирожками из песка. Но это меня не сильно успокаивало. Такой человек, как Искан, получит то, что захочет, а моя сестра – самая красивая девушка во всей провинции Ренка.

* * *

Однажды вечером в разгар самого жаркого летнего месяца он неожиданно прискакал на своем коне. Мать и отец приветствовали его как старого друга. Словно посещение нашего дома сыном визиря было делом обычным. Слуги бегали туда-сюда, нося серебряные блюда с финиками, засахаренным миндалем, сладкими рисовыми пирожками, опрысканными розовой водой, холодным чаем и маринованными сливами по рецепту бабушки.

В детстве я обожала эти сливы. Бабушка успела научить меня, как их мариновать. Почти спелые сливы нужно положить в смесь уксуса с сахаром и множеством приправ. Их едят в самую жару, поскольку уксус, по старинным приметам, охлаждает тело. Мы всегда пользовались самыми свежими приправами: корица прямо с дерева, семена этсе, еще влажные от мякоти фрукта. Когда ешь эти сливы, слезы выступают на глазах, от острого уксуса, сладость щекочет язык, а насыщенность приправ ласкает небо.

Давно я не пробовала этих слив.

Нас, дочерей, не позвали в тенистую комнату, где отец, мать и Тихе развлекали нашего гостя. Тенистая комната устроена в северной части дома, где холм, расположенный позади, дарит часть своей тени. В жаркие месяцы лета это самое прохладное место. Лехан, Агин и я сидели за шитьем, стараясь не умереть от любопытства. Мы не слышали, о чем они говорят, но иногда во внутренний двор, где мы сидели, доносился звонкий смех отца. Когда стала спускаться тьма, отец позвал своих музыкантов, и скоро над двором зазвучали звуки нежных струн цинны и высокие звуки тилана. Я улыбнулась, склонившись над вышивкой. Не все харики могут похвастаться собственными музыкантами. Мы не ударим в грязь лицом даже перед сыном визиря.

Вечер уже стал темным, как бархат, а воздух заполнился воркованием ночной голубки и серенадами цикад, когда любимый слуга отца Айкон позвал нас. Отложив наше шитье и отставив масляные лампы, мы встали, и я поправила воротничок Лехан, а Агин расправила прядь волос у меня на виске.

– Я рада, что ты выбрала голубую куртку, Кабира. В ней ты похожа на цветок.

Я легонько подтолкнула впереди себя Лехан.