Иннокентий внезапно вспомнил, что родители у Вована люди непростые, отсюда и шмот фирмовый и речь относительно грамотная, хоть и нарочито сдобренная руганью.
«Играет в реального пацана».
— Ох, Вовчик, — Герыч неодобрительно смотрит на собутыльника, — допрыгаешься ты со спекулями.
— Ну, а чего? — патлатый парень взялся за копченую скумбрию. В тутошнюю эпоху, как догадался Кеша, она лишь закуска алкашей. — За рейс можно срубить четвертной.
Иннокентий приуныл. Ему пока больше рубля не предлагали. Разве что придумать халтуру? Он навострил уши.
— Вот так запросто и платят?
— Кеша, — укоризненно посмотрел на него хозяин «берлоги» — платят этим ухарям вовсе не за рейс, а за то, сколько они левак с фабрики везут и барыгам разным сбывают.
— Да кому эта некондиция нужна? А тут людям на пользу.
— Государству!
— Государство — это советский народ, а народ — это я. Раз мне хорошо, то и государству неплохо, — бодрым голосом заявил Вован и заржал во все горло.
— Доиграешься, и родители не помогут.
— Да ладно нагнетать. Все будет ништяк!
— Украл-выпил — в тюрьму. Украл — выпил — в тюрьму, — невпопад заметил Иннокентий.
Вован внезапно перестал улыбаться.
— Ты чего несешь, чухан?
— Чё сказал, обрыган?
Вот такого прощать нельзя. Кеша был уже на ногах, но Вован оказался быстрее.
— «Как больно! Сука, этот хиппарь умеет бить. А так?»
Патлатый явно не ожидал ответа от косолапого деревенщины. Но Кеша к своему огромному удивлению сноровисто пробил «двоечку», завалив противника в угол.
— Харэ! У меня не драться!