– К этой концепции мы пришли восемь месяцев назад, – объяснил Очкарик, – когда смотрели, как Хуахуа ходит по железнодорожному рельсу. Нас тогда привезли посмотреть на составы с глутаматом натрия и солью. Нам захотелось узнать, сможет ли Хуахуа так же проворно ходить по рельсу, если тот будет подвешен высоко в воздухе. До того как остановились «Часы смены эпох», мир детей двигался по рельсам, прочно закрепленным во взрослом мире, и мы могли плавно катиться по ним. Но как только часы остановились, железнодорожная насыпь провалилась и рельсы повисли в воздухе над бездонной пропастью.
Дети закивали, соглашаясь с оценкой Очкарика.
– Очевидно, нестабильность была порождена последней погасшей зеленой звездой, – сказал Хуахуа. – Как только дети поняли, что взрослых больше нет, эмоциональная опора разом исчезла.
– И нам нужно признать пугающий массовый эффект этой потери душевного равновесия, – кивнул Очкарик. – Собравшись вместе, сто голов в таком состоянии многократно опередят десять тысяч, но изолированных.
– Мама и папа ушли, бросив нас здесь, – сказала Сяомэн. – У всех нас такое ощущение. Вот вам моя оценка текущего состояния страны, и вам судить, права я или нет. Все дети ищут эмоциональную поддержку. Им нужно, чтобы кто-то занял место взрослых. И те дети, кто входит в региональные и местные органы управления, ничуть не отличаются от всех остальных, поэтому руководство среднего звена парализовано. Это означает, что волна паники, захлестнувшая страну, неумолимо несется прямо на нас, и на пути у нее нет никаких преград.
– В таком случае нашим первым шагом должно стать восстановление среднего звена руководства, – сказал один мальчик.
– Сделать это в короткие сроки невозможно, – покачала головой Сяомэн, – поскольку ситуация уже критическая. Нам необходимо прямо сейчас найти для детей новую эмоциональную опору. И тогда руководство на всех уровнях восстановится само собой.
– Но как это сделать?
– Не знаю, обратили ли вы внимание, но когда мы сейчас пытались разобраться с пожарами и другими проблемами, предложенные нами решения оказывались ничуть не лучше, а порой даже и хуже тех, которые предлагали дети на местах. Однако, получив наш ответ, они успокаивались и брали ситуацию под контроль.
– Откуда тебе это известно?
– На звонки отвечали все мы, – сказал Лю Ган, – но одна только Сяомэн отслеживала ситуацию дальше. Время от времени она спрашивала, как идут дела. Она обращает внимание на мелочи.
– Посему, – продолжала Сяомэн, – дети должны получить от нас новую эмоциональную опору.
– Значит, нам нужно выступить с обращением по телевидению!
– В эфире постоянно прокручиваются видео- и аудиозаписи подобных обращений, – покачала головой Сяомэн. – Но от них нет никакого толку. Дети находят эмоциональную опору не так, как взрослые. Прямо сейчас им нужно, чтобы их обняли папа и мама, им нужна родительская любовь, направленная только на них одних, а не размазанная по всем детям страны.
– Тонко подмечено, – кивнул Очкарик. – Каждый одинокий, испуганный ребенок находит эмоциональную поддержку, только лично связавшись с центральным правительством и убедившись в том, что нам есть дело конкретно до него.
– Из чего следует, что мы должны продолжать отвечать на звонки.
– Но сколько вызовов мы сможем принять? Нужно пригласить сюда кучу детей, и пусть они отвечают всем детям страны от лица центрального правительства.
– Куча – это сколько? В стране триста миллионов детей. Так мы никогда не закончим.
И снова накатилось отчаяние при мысли о необходимости вычерпать океан ложкой. Перед лицом такой неосуществимой задачи оставалось только вздохнуть.
– Профессор, – спросил мальчик у Очкарика, – поскольку ты так много знаешь, скажи, что нам делать?