Я рожу тебе детей

22
18
20
22
24
26
28
30

Ни один из них больше не заикался о договоре, будто и не было в помине очень длинных и скрупулезных разговоров и споров. Да и времени на это не хватало: Лерочка работала, Олег тоже. Назревала необходимость слетать и утрясти кое-какие дела, но Олег оттягивал этот момент: еще все терпело, а здесь у него то, что он откладывать не собирался.

Родители больше не доставали звонками, но Олег знал: они не смирились, а затаились в ожидании, что однажды все повернется так, как выгодно им.

Зато Глеб обрывал телефон и все порывался встретиться в «более тесной и домашней обстановке».

Олег отшивал его резко и даже грубо. Ему не хотелось делиться Лерочкой ни с кем. Ему самому было мало ее. Не то чтобы это была ревность, нет. Скорее — нежелание тратить драгоценные часы общения еще на кого-то.

Ему никто не был нужен. Только она. Он хотел растягивать удовольствие, смаковать каждую минуту, что они проводили вместе.

В среду их поймал Никита: пришел к Лерочке. В тот день они как раз у нее осели.

— Смотрю, у вас бурная жизнь, — заявил он, задрав подбородок. — Ни в воскресенье тебя дома не застал, ни вчера, ни позавчера, — обращался он намеренно только к Лерочке и делал вид, что не замечает Змеева.

— Ужинать будешь? — не стала потакать ему Лерочка, но излучала доброжелательность и ангельскую терпимость. У Олега так и чесались руки хотя бы подзатыльник отвесить наглому пацану, но руки распускать — последнее дело, поэтому он сдержался и от резких движений, и от высказываний.

— Буду! — не стал гордо отнекиваться Никитос и оживился. — Ужин — это хорошо, ужин — это замечательно, а то из-за вас с голоду можно помереть. Взбаламутили всех, дома только и разговоров, что о вас. Сплошные теории заговора да тайные совещания. Не дом, а пристанище злобных инквизиторов.

— Руки мой! — прикрикнула на Никиту Лерочка и ударила пацана по наглым пальцам, что пытались ухватить кусок хлеба со стола.

Никита тяжело вздохнул, но подчинился.

— Юля с Юрой поругались, — доложил этот ценный кладезь информации с набитым ртом. Он вообще ждать никого не собирался. Продемонстрировал чистые руки — и к тарелке, как к барьеру. Ел так, будто его год не кормили. — А еще Юра с Андреем Юрьевичем по телефону разговаривал. С подполковником Анишкиным, — уточнил, будто тут никто не в курсе, кто такой Андрей Юрьевич. — Тоже орали. Точнее, Юра орал. Подполковник не знаю, — добавил он с сожалением.

Олег видел, как сердито блеснули Лерочкины глаза, а поэтому он успокаивающе погладил ее коленку под столом.

— Замолвить за вас словечко, что ли, — кинул наглый Никитос на Лерочку задумчивый взгляд. — А то отлучат вас от церкви и предадут анафеме, будете скитаться, как пилигримы, — ни одно приличное общество вас не примет.

— Сделай милость, благодетель, — не выдержал Олег.

— Не ради тебя, — метнул в него смертоносное копье глазами сын. — Ты для нас никто. А вот Лерочка — очень даже кто. Линка в воскресенье плакала. И каждый день ноет, потому что привыкла, что Лерочка часто у нас бывает. А в последнее время пропала. И ей не понятно почему. Как объяснить шестилетке, что Лерочка променяла всех нас на тебя?

— Может, потому что я не так плох? — невозмутимо заметил Олег. — Судя по всему, никто и никогда не мог упрекнуть Лерочку в плохом вкусе или в неумении разбираться в людях.

— И на старуху бывает проруха! — блеснул знаниями наглец. — Рано или поздно каждый человек вступает в дерьмо! От этого никуда не деться!

Никитос снова лез в бутылку и горячился. Его просто рвало на части — так хотелось наговорить гадостей. Нет, не это. Он мнил себя правдорубцем. И кого-то напоминал. Видимо, самого Олега. К счастью, с тех пор он вырос и надеялся, что покончил с заведомо ложной резкостью суждений.

С другой стороны, Никита свято считает, что прав. И Змеев пока ничего не сделал, чтобы как-то подняться в глазах сына. Он бы уже это сделал, если бы знал, что нужно сделать, чтобы победить этого гневного ежа, что сидел напротив и зло раздувал ноздри.