Секретарь старшего принца 3

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я хочу заботиться о вас, вы добрый и сильный, и вы сюзерен моего сюзерена, для меня будет честью и радостью войти в вашу жизнь и помогать в меру своих способностей.

– Что ты умеешь? – как-то неопределённо уточнил Элор.

И Сирин Ларн стала перечислять: готовить, шить, вышивать, ухаживать за садом, играть на музыкальных инструментах, петь, вести хозяйственные расчёты. Дождь стекал по её телу, и перламутровые чешуйки рефлекторно проступали на спине и животе, охватили напряжённые соски.

Элор снял камзол и накинул ей на плечи, окутал её карманом из тёплого воздуха:

– Иди, я подумаю над твоим предложением.

Смущённая, испуганная, поражённая его мягким поведением и заботой, Сирин зашагала к особняку, то и дело оглядываясь на задумчивого Элора и робко улыбаясь.

– Расправь крылья, – вдруг попросил он.

Сняв мундир, Сирин распахнула перламутровые крылья и тут же пожалела, что в такую пасмурную погоду не может показать всю их красоту, ведь в этом освещении они казались тусклыми, сероватыми.

– Повернись ко мне спиной и волосы перекинь на грудь, – добавил Элор со странной интонацией. Через минуту поблагодарил: – Спасибо, можешь идти.

Скорее заинтригованная, чем испуганная его просьбами, Сирин снова накинула мундир и вернулась в дом. С тех пор её жизнь стала сплошным ожиданием ответа и надеждами, надеждами на то, что ей не придётся покидать дом Сиринов навсегда, надеждой, что Энтария смягчится и будет рада встречам, что мама вернётся, признает Сирин, обнимет и скажет, как жалеет о том, что столько лет не могла с ней встретиться. И от этих мечтаний из глаз Сирин текли лёгкие слёзы надежды.

А когда вчера вечером Элор пришёл в особняк и сказал:

– Идём со мной, я принимаю тебя под своё крыло, будешь моим сердцем.

От радости Сирин Ларн улыбнулась и вложила тонкие пальчики в его горячую ладонь.

Меня мутило. Сирин Ларн слишком непохожа на меня: она думала иначе, чувствовала иначе, и подстроиться под неё было сложнее из-за рокочущей в глубине души ревнивой ненависти.

Эта ненависть грозила пролиться всё разъедающей кислотой, сквозь её призму каждая эмоция, мысль, вывод Сирин Ларн казались мне противными и неправильными, хотя объективно она была простой, не в меру доброй драконессой с одуряюще сильным желанием любить и быть любимой, и речь шла не только о мужчине в её жизни, она готова была любить и жалеть всех окружающих. Элора она тоже жалела – за то, что остался без избранной и даже несколько любовниц не могли заглушить его одиночество, за то, что он просто был добр.

Меня от этого тошнило.

От её внутреннего света, в сиянии которого я ощущала себя холодной, твёрдой и злой, словно мёртвой.

Мне безумно хотелось пройти по её сознанию, словно резаком, и загасить этот ослепляющий, отвратительный свет, добавить в её воспоминания, мысли, суждения глухую и беспросветную тьму. Чтобы засыпая в постели чужого и нелюбимого мужчины она ощущала не надежду на то, что всё теперь наладится, а отчаяние и страх за свою жизнь.

Заменить её «это оказалось совсем не страшно» на отвращение и боль.

«Нами должен управлять разум, а не эмоции, – прозвучал, как живой, голос дедушки. – Если поддаваться чувствам, мелкой мстительности, можно быстро выкопать себе могилу, потому что там, где буйствуют эмоции, произрастают ошибки. Поверь мне, я знаю, о чём говорю, мне довелось поддаться чувствам, и расплата за минутную слабость может настигнуть меня в любой момент».