Медвежий угол

Правление и спонсоры часто ведут себя как полное говно, Петер знал это лучше других, но на самом деле они хотят того же, что и он, и Суне: успеха клубу. Успех требует отказа от себя. Петер не раз вынужден бывал молчать, когда правление требовало заведомо идиотских перестановок в команде, а потом снова молчать, когда оказывалось, что прав был он. Иногда его просили подписывать только семимесячные контракты, чтобы не выплачивать летние зарплаты. Игроки, в свою очередь, остаток года регистрировались как безработные и получали пособие от коммуны, а бывало, Фрак выдавал им подложные справки о том, что взял их стажерами к себе в супермаркет, хотя на самом деле они все лето тренировались в команде, с тем чтобы в начале сезона подписать новый семимесячный контракт. Порой, чтобы выжить, маленькому клубу приходилось закрывать глаза на некоторые требования морали, и Петер соглашался, считая это частью своей работы. Мира как-то сказала: «Мне не нравится, что у вас в клубе круговая порука, как у военных или бандитов». Но, возможно, иногда именно это и требуется – круговая порука ради победы.

«Мы разберемся сами», – так говорят в клубе, когда что-то случается. Потому что они должны доверять друг другу – и не только на льду. «Внутри простор, а дверь на запор», со всеми плюсами и минусами. По сравнению со своими предшественниками Петер больше всех боролся против бесчинств Группировки на трибунах и ее устрашающей властью в городе, за что его теперь так ненавидели в «Шкуре», но иногда даже он не мог понять, какие фанаты клуба опаснее – в наколках или в галстуках.

Петер положил мячик на стол. Достал ручку из аккуратной коробочки в письменном столе и возле слов «Представитель клуба» поставил на приказе свою подпись. Когда Суне поставит рядом свою, формально все будет выглядеть так, будто он уволился сам. Но Петер знает, что он сделал. Он только что уволил своего кумира.

Стоя в кабинете Давида, Бенгт колебался до последнего, наконец прочистил горло и спросил:

– Как ты накажешь Беньи?

– Мы не будем его наказывать, – ответил Давид, не отрываясь от монитора.

Бенгт разочарованно постучал ногтями по дверному косяку.

– Он прогулял тренировку за несколько дней до финала. Никому другому ты бы это не простил.

Давид повернулся к нему так стремительно, что Бенгт попятился.

– Ты хочешь выиграть финал?

– Конечно! – выдохнул Бенгт.

– Тогда забудь об этом. Может, мы и не выиграем с Беньи, но без него нам точно не победить.

Бенгт без возражений вышел. Оставшись один, Давид выключил компьютер, тяжело вздохнул, достал толстый фломастер и шайбу. Написал на ней одно слово.

И поехал на кладбище.

Мая лежала в постели, то и дело выскальзывая из яви так незаметно, что ей казалось, будто она смотрит галлюцинации. Из шкафчика в ванной она стащила несколько маминых таблеток от бессонницы и стояла ночью одна, аккуратно разложив их на краю раковины и пытаясь вычислить, сколько нужно принять, чтобы никогда уже не проснуться. И теперь, моргая в потолок, она как бы продолжала надеяться, что это был сон, словно стоит оглядеться по сторонам и вернешься в реальность: пятница, и ничего еще не произошло. И следом, как удар, на нее опять обрушивалось осознание, заставляя пройти через все заново. Его руки на ее шее, бездонный страх, полная уверенность, что он ее убьет.

Снова. Снова. Снова.

Ана ужинала с отцом в совершенно особой тишине, которую они практикуют вот уже пятнадцать лет. Ее мама всегда ненавидела эту тишину. Из-за нее и уехала. Ана могла бы уехать с матерью. Но соврала, сказав, что не представляет жизни без деревьев, а там, где теперь живет ее мама, деревья растут только в кадках у торговых галерей. На самом деле она осталась конечно же потому, что не могла бросить отца, хотя и не знала, ради кого она это сделала – ради него или себя самой. Они никогда об этом не говорили. Во всяком случае, сейчас он пил меньше, чем когда здесь жила мама, и за это Ана любит их обоих еще больше.

После ужина она предложила выгулять собак. Отцу это, разумеется, показалось странным: обычно ее приходится уговаривать. Но он ничего не сказал. Она тоже.

Они жили в старой части Холма, в одном из домов, которые стояли тут еще до того, как появились более дорогие владения. Так они стали бьорнстадской аристократией – по ассоциации. Ана выбрала длинный путь, по освещенной спортивной тропе, которой так гордилась местная власть: «Теперь наши женщины могут заниматься спортом и чувствовать себя в безопасности». Что фонари развесили на Холме, а не в лесу за Низиной, вышло совершенно случайно. И муниципальный тендер на освещение по чистой случайности выиграли как раз те два предприятия, владельцы которых живут в частных домах тут неподалеку.

Ана отпустила собак под фонарями, пусть поиграют. Ей от этого всегда становится легче. Деревья и животные, с ними ей никогда не больно.