Опасная тропа

— Нет, доченька, землетрясение бывает, когда плохими становятся папы, — вырвалось у меня откровение.

— Ты же не плохой, ты очень хороший, — она при этом искала мои глаза, а я не посмел на нее взглянуть, я испугался даже этой малышки: вдруг она поймет, что творится у меня на душе.

Я в смятении, в отчаянии, подскажи мне, девочка ты моя шилагинская, что мне делать. Так не может продолжаться, а без тебя не могу. Посылаю письмо с верным человеком, и он передаст тебе в руки. Напиши мне, Цуэри!

Твой Нури».

ПИСЬМО ПЯТНАДЦАТОЕ

Конверт с рисунком нарядной девочки, поздравляющей маму с днем Восьмого марта, адресован в общежитие университета, в сто восьмую комнату. Адзиевой Цуэри.

«Доченька моя, Цуэри! Пишет тебе твоя несчастная мать, пишет в горьких слезах. Что же ты сделала с нами, горе ты мое, горе! Что будет, что будет? Не думала и не гадала я, что ты навлечешь на нас такую беду, такие страдания. Неужели отец и я растили тебя, берегли пуще глаз только для того, чтобы ты принесла в наш дом бесчестье и позор? Если ты меня не пожалела, то подумала бы хоть о своем больном отце. Он дорог мне и как муж, и как человек. Он дорог должен быть и вам, дочерям моим… Ты хотела в субботу приехать домой, я тебя умоляю, доченька, не приезжай. Отец так разгневан, наполнен такой болью, что может и руку поднять на тебя.

Неужели глаза тебе даны, чтоб не различать добра от зла, а уши, чтоб не слышать добрых наставлений, неужели для того дано тебе сердце, чтоб обесславить нас… Отец получил какое-то анонимное письмо и пришел в такое исступление, что, кажется, убил бы всех нас. Он сначала метался по комнате, как разъяренный зверь, потом собрался было ехать к тебе, но шофера, к счастью, не оказалось на месте, тогда он швырнул мне письмо и сказал:

— Вот награда мне за все мои страдания и боли. Прочти, что пишут о твоей дочери!

— Но она и твоя дочь! — вырвалось у меня.

— Нет у меня больше дочери, нет! И не хочу, чтоб мое имя связывали с ней… Не хочу! — завопил твой бедный отец и рухнул в приступе сердечном. Гости уложили его на диван, я вызвала врача… Плохо, очень плохо отцу твоему…

Приступ-то, может быть, и пройдет, но боль, что ты причинила ему, навсегда останется черной зияющей раной на его сердце. Ой, доченька, какой тяжкий день, какие муки и страдания! Я же не могу, совесть мне позволит бросить его одного и уехать, хотя он гонит меня с твоими сестричками. Он пропадет без нас, он же как ребенок, я ему нужна, он в отчаянии только бывает жестоким. Что делать? Как жить дальше?

Я сначала обрадовалась, что дома оказались люди, но потом поняла, что лучше бы им не знать ничего, ведь разнесут по всему свету… беда, беда, и некому пожаловаться. Я прочитала письмо, и волосы мои встали дыбом. Не может этого быть, нет-нет, это неправда. Дочь, отец так любил тебя! Я попыталась внушить ему, что доброжелатели не могли такое написать, иначе зачем скрывать свое имя. Но успокоить отца не удается, да и болен он серьезно, весь дрожит, будто в лихорадке, меня к себе не подпускает, только младшую твою сестренку призывает… Это ужасно, доченька моя, такое врагу постесняешься написать. А может быть, ничего такого не случилось? Может быть, это злые люди хотят нас расстроить? Но мы ведь никому зла не делали. А может быть, письмо написали враги Нури-Саида? Да и поэт этот, я помню, он приезжал в школу, показался мне человеком порядочным.

Напиши мне, доченька, письмо не домой, а в школу, развей мое горе — не могу поверить, что моя родная, любимая дочь настолько безрассудна. Напиши, доченька, и обрадуй нас.

Твоя мама».

ПИСЬМО ШЕСТНАДЦАТОЕ

Вчетверо сложенный лист бумаги, вырванный из амбарной книги, наспех, но убористо написанные грозные слова. На обратной стороне листа просьба передать письмо в руки Абу-Муслима.

«Пишет тебе твой брат Рустам, желающий тебе крепкого нашенского здоровья и удач в работе. И мы живем неплохо, можешь не беспокоиться. Только что я узнал от жены о том позоре, который нанес нам некий Нури-Саид, называющий себя поэтом. Если это так, брат мой Абу-Муслим, чему мне очень не хочется верить, то я готов к мести… Я не потерплю, чтоб какой-то проходимец оскорблял честь моей папахи. Я инвалидом стал на войне, умирал не раз, но не для того, чтобы теперь терпеть чью-то насмешку. Или этот человек женится на Цуэри, или умрет. Так я решил, пусть меня считают отсталым, каким угодно. Всегда преданный тебе брат Рустам».

ПИСЬМО СЕМНАДЦАТОЕ

Конверта нет, и поэтому трудно определить, было это письмо отправлено или нет, скорее всего, нет, потому что ни одна мать не хранила бы такого письма.