Опасная тропа

22
18
20
22
24
26
28
30

— Хочу! — отвечает лейтенант Абдурахман. — А как же?

— Вот и подумай, кому мешало это дерево на этой вот прекрасной поляне? За этим местом многие охотились. Не догадываешься? На этом плато все участки уже распределены, а этот из-за злосчастного дерева оставался не распределенным, — загадочно говорил Кужак. — Понимаешь?

— Ничего не понимаю, — пожимает плечами Абдурахман. — Такое было дерево — одно украшение!..

— Я тебе толкую, а ты не понимаешь, — сердится теперь Кужак. — Неужели не ясно? Если ты хочешь узнать, кто этот злоумышленник, жди, пока не увидишь, кому достанется этот участок.

Рассуждения Кужака были логичными, но участковый Абдурахман, видимо, не хотел ждать, хотел сразу взять быка за рога, ведь ему предоставляется возможность проявить себя и оправдаться перед районным начальством, раскрыв такое таинственное преступление. Хотя, к сожалению, никто об этом ему не заявил, и нет у него документа, чтоб начать следствие…

— Что бы ни случилось — с меня спрашивают, — ворчит Кужак, обращаясь в нашу сторону, и разводит руками, — откуда мне знать, кто вырубил это дерево. Я где, а дерево — где? «Где Кура, а где мой дом?» Я не лесник, я сторож стройки… и отвечаю за все, что на участке.

— Хорошо, хорошо, только выручи меня… Напиши о случившемся в заявлении на мое имя, — просит участковый.

— Э, нет, полковник, ты меня в такие дела не впутывай. Попроси кого-нибудь другого, — встает Кужак, отряхивается и, хромая, ковыляет к нам, — стар я стал для таких дел. Вот Мубарак пусть тебе напишет, он-то и моложе меня, и грамотнее.

— А что, и напишу, — с готовностью заявляю я. — Дерево на самом деле было прекрасное.

Мы пошли в сторону строящегося комплекса. Да, захватывающее зрелище! Масштабы. Уже стоят готовые блоки, два коровника, на четыреста коров каждый, молочный блок, где уже устанавливается оборудование, родильное отделение, телятник, а дальше — там хранилище силоса, комбикорма, сенажа, навоза… В них будут размещены механизированные линии раздачи кормов, доения и удаления навоза. Стройка большая и перспективная. И те, которые раньше относились к затее Ражбадина скептически, нынче удивляются тому, что стройка развернулась не на шутку, и в душе своей радуются будущему…

— Правду сказать, и я не верил, что будет здесь все это, — говорит Труд-Хажи. — Стоящее дело затеял наш директор.

Животноводство на промышленной основе — это требование времени, и этому требованию подчиняет все интересы Усатый Ражбадин. Его инициативе и оказывается необходимая помощь!

— Здесь вот будут подсобные помещения для рабочих, там — торговый центр, пекарня, детсад, а здесь и холодильник… — объясняет мне Труд-Хажи, и в противном для меня сегодня голосе его даже чувствуется гордость.

На стройке шум, снуют машины, скрежещут краны, то там, то здесь сверкают огни сварок, суетятся строители. Гулко отдаются в земле удары пневматического молота. Кипит работа. И работать здесь большой артелью, коллективом живым и интересным — одно удовольствие, весело и споро идут дела.

Всему этому радуюсь и я. И желаю, чтобы поскорее был введен в эксплуатацию весь комплекс. Жизнь станет иной, надо, надо изменить ее. Большое будет облегчение для хозяек. Какая благодать! Не надо будет моей Патимат утром рано вставать, доить коров и выгонять их на окраину села в стадо и вечером ходить встречать, а если не вернется корова, идти искать, чтоб волки не загрызли. Не надо будет косить сено, готовить на зиму корм, не будет и пересудов из-за луговых участков. Так я думал, пока шел к конторе, у которой суетились слесари и сварщики, завершая приспособления в душевой для студентов. Внутренний голос говорил мне: «Куда ты идешь? Да не унижайся, черт с ним и с этой работой, ничего ведь у тебя не выйдет!». Но я все-таки упрямо шел и, постучавшись, вошел к начальнику стройучастка. Акраб стоял у окна спиной к двери и смотрел куда-то вдаль. Из окна видны были горы и коридор между ними, ущелье. В просвете между горами, там, далеко внизу — долина Таркама и море.

— Разрешите? — спросил я.

— Да-да, заходите, — обернулся Акраб. У него был вид чрезвычайно встревоженного человека. Лицо было помятое, будто провел он буйную ночь и у него болела голова, глаза были холодные, настороженные. — Ах, это вы!.. — выговорил он, усаживаясь за стол. Руки его дрожали, он не мог их успокоить. Схватил он в руки карандаши и стал их перебирать, кивая головой. — Садитесь, пожалуйста… Нехорошо получилось, нехорошо! Думаю, что ты меня поймешь, кажется, Мубарак тебя звать?..

— Да. Мубарак! — говорю я и чувствую в душе, что жалею этого человека.

— Ты поймешь меня, Мубарак, я ничего плохого для директора не хотел сделать и не сделаю… Послушай, там, в нашем главном объединении десятки работников, даже сотни, ведь у объединения нашего не один этот участок, таких много… — Я стал внимательно слушать его, не понимая, зачем он мне все это объясняет. — Никакого подлога я не хотел делать, понимаешь, я думал все те работы, что я указал в форме номер два, завершить в следующем месяце… А указал я их, как и просили меня, для выполнения плана, понимаешь? Будет выполнение — десятки людей получили бы премиальные. Я понимаю, конечно, это нарушение, но не такое уж, чтобы под суд отдавать?!

— Как под суд? — удивился я, об этом Усатый Ражбадин мне ничего не говорил. И тут же подумалось: «А что, он обо всем мне отчет должен давать, что ли?»