— Да, вчера, говорят, после приезда директор созвал людей в контору и там решили отдать меня под суд. И еще он там в объединении шум поднял. Начальник мне звонил ночью, возмущался, кричал на меня… Я это тебе только говорю, ведь я не за себя, ради людей… И я, видите ли, должен страдать, за что? За то, что хотел людям доброе сделать? Им легко говорить, а у меня семья, пятеро детей, самый старший… ты его видел…
— Да, хороший мальчик, — замечаю я, чтоб не казаться безучастным.
— Он, мальчик мой, всю дорогу спрашивал: «Почему дядя набросился на тебя?» Что я мог ему сказать?.. Как объяснить ему, что я плохо поступил, что дядя был прав? Не смог я ему этого сказать… и теперь в глаза ему не могу смотреть…
Акраб вынул платок, высморкался, отвернулся, и, по-моему, смахнул слезу. Да, он плакал, глаза стали красными. Потом достал из кармана бумажку и протянул мне:
— Будь она неладна, вот последняя копия, возьми, пожалуйста, и передай Ражбадину. Ты же ему близкий человек, правда же?..
— Как вам сказать?.. — Я взял у него бумажку и не знал, как ему объяснить, что я не такой уж близкий человек Ражбадину.
— Конечно, я знаю, после такого шума меня на работе не оставят. Но зачем же еще под суд? Ты передай ему эту бумажку, пожалуйста, у тебя, я знаю, доброе сердце, поговори с ним, пожалуйста, буду тебе всю жизнь благодарен, отговори его, пусть снимают, но до суда доводить дело не надо… Прошу тебя, ты человек уважаемый…
Я шел к нему со своей просьбой, а он ждет и нуждается в моем участии. Как тут быть? Разве я в силах чем-нибудь помочь этому человеку? Разве станет слушать меня этот Усатый Ражбадин? Да он же выставит меня за дверь и скажет: «Ты учитель в школе, а здесь нам не мешай работать, не лезь не в свои дела!» Точно так он и скажет…
— Я тебе верю, ты можешь мне помочь, пожалуйста, Мубарак, век не забуду!
— Разве послушается он меня?
— Он к тебе, по-моему, расположен. Пожалуйста, поговори с ним, зачем усложнять простые вещи, мы же можем остаться хорошими друзьями…
Мне было приятно слышать такое о себе и сознавать его веру в то, что я могу для него что-то сделать. И в это самое время врывается в кабинет его сын, радостный и возбужденный.
— Папа, папочка! Идем, посмотрим, как бодается ягненок, вот так я подставляю ладонь, а он как отступит назад, смешно скривит голову и кидается… Идем!
— Хорошо, сынок, хорошо.
— Идем же, папа! — Вдруг мальчик заметил меня и, конечно же, сразу вспомнив вчерашний случай, осекся, насупился и прижался к отцу.
— Я поговорю с ним, — говорю я и встаю, чтоб уйти, задержался на пороге, хотел сказать ему о своем деле, но передумал. — Я пойду к нему… — и выхожу. Я не мог больше выдержать взгляда этого мальчика, который будто хотел сказать: «Ну чего вы все пристали к моему отцу, оставьте его, он же мой папа, мой любимый и самый, самый дорогой на всем свете. Это он меня взял с собой на стройку и купил мне ягненка…».
— Я пойду к нему, — прозвучало у меня решительно, как желание, вернее, уверенность в том, что я смогу ему помочь. Но когда я вышел на улицу, этой уверенности во мне уже не было.
Да, решительности во всех делах Ражбадину не занимать. Вчера, после приезда, он успел, оказывается, собрать дирекцию совхоза и доложить обо всем, что случилось. Доводить дело до конца — это удел сильных и мужественных людей. У конторы совхоза встретился мне шофер Абду-Рашид, он готовил машину, чтобы ехать в райцентр. И я, доверившись ему, рассказал о встрече с начальником стройучастка и о его просьбе.
— Нет, что вы… — замахал руками Абду-Рашид, — дело уже решенное. Вон заявление в суд на машинке перепечатывают, я и жду, чтобы его отвезти в суд.
— Думаешь, не отступит?
ebooksa