– Хватит! – мрачно предупредил Рейнольд.
«Симпатия 6 %».
Мерзавец выглядел одновременно рассерженным и смущенным, ведь прежде злая ирония была прерогативой братьев, а Пенелопа незамедлительно выплескивала свой гнев. Все, что я говорила теперь, было странным: и кроткие увещевания, и колкое нападение.
– Не имея ни гроша, я даже не могла похоронить маму и несколько дней голодала. Но однажды твой отец увидел меня и назвал дочерью. Скажи, ты когда-нибудь пил дождевую воду, сидя неподалеку от разлагающегося трупа? А приходилось ли тебе питаться объедками, чтобы выжить? – Я вспомнила себя в четырнадцать лет. – Есть всякую дрянь, смешанную с мусором? Наверняка ни разу!
– Ну…
– И ты еще спрашиваешь, почему я желала, чтобы твоя сестра не вернулась?! Я боялась, что вновь окажусь ни с чем!
Симпатия Рейнольда рухнула молниеносно, и теперь, чтобы не погибнуть, мне следовало поскорее заткнуться и встать на колени… Однако я выбрала другой путь и лихорадочно обнажила свои чувства – ужас, страх и отчаяние. Наверняка маленькая Пенелопа испытывала то же самое, потому она и молила богов, чтобы настоящая дочь герцога не вернулась.
– Поверь, лучше питаться чужими объедками, чем жить на улице!
– Пенелопа! – Рейнольд был возмущен.
– Да, слушаю. – Закончив тираду, я выдохнула.
По-настоящему воодушевившись, я забыла об уровне симпатии и даже не боялась умереть. Все ради глупенькой малышки Пенелопы, которая росла в атмосфере гнева и ненависти.
– Я… – Рейнольд запнулся.
Я безропотно ожидала смерти, и вдруг над головой мерзавца замерцала надпись «Симпатия 7 %»! Розоволосый будто окаменел и лишился дара речи. Рассказ несчастной нищенки произвел на человека, с рождения купавшегося в роскоши, сильное впечатление. Помолчав какое-то время, он наконец выдавил:
– Я и не знал, что ты пережила…
Мы с Рейнольдом будто поменялись ролями: теперь он оказался растерянным и обескураженным. Вот это да!
– Но так оно и было.
– Пенелопа…
– А ты действительно думал, что я подбиваю клинья к герцогу, чтобы занять место Ивонны?!
– Но…
– Пойми хоть сейчас, – мой взгляд был холоден как лед, – когда ты обвинил меня в краже ожерелья, я была несчастной двенадцатилетней девочкой, которая и читать толком не умела!