Лиза с ужасом распахнула глаза.
Опухшее предплечье представляло собой иссиня-кровавое месиво, в котором что-либо разобрать было совершенно невозможно.
— Да… — ответила она едва слышно. Ее едва не вырвало от увиденного. Мутный страх твердым клубком прокатился по желудку.
— Не слышу!
— Да! — сказала она громче и решительно взглянула на него. — Да, нравится!
Страх вдруг прошел, она сжала кулаки и решила — будь что будет. Родители ее и так прибьют — и за это, и за то, что шлялась неизвестно где, если, конечно, она когда-нибудь их еще увидит, — но давать себя в обиду какому-то двоечнику и засранцу, пусть он и старше возрастом, сильнее и наглее, она не собиралась. — Да! А у тебя есть такая? — резким движением она задрала рукав его майки.
Бугор и Длинный оторопели и поспешили отойти в сторону.
На жилистом предплечье Червякова красовалась точно такая же татуировка, только уже сформировавшаяся, на которой можно было различить детали — розу, увивающую кинжал, проходящий сквозь череп.
В глазнице черепа она вдруг заметила что-то наподобие часов, стрелки которых остановились, замерли на отметке… примерно полвторого.
— А это что? — спросила она и указала на стрелки.
Лицо Червякова, напряженное и серьезное, как никогда, вдруг расплылось.
— Это время, которое нельзя пропустить.
— И какое это время?
Он покачал головой.
— Много будешь знать, скоро состаришься. Собирайся. Длинный, забинтуй ей руку по быструхе.
Тот принялся исполнять приказ.
Во дворе затарахтел мотор и брякнул короткий гудок.
— Это он, — Бугор поднял сумку и покосился в сторону чулана. — Э-э… Эту штуковину берем?
Червяков подошел к окошку, приоткрыл плотную занавеску и осторожно выглянул.
— Что ты ему сказал?