— Так ведь я в отключке ж был, — аккуратно, чтобы не потревожить спину, развожу я руками.
— Не нужно отговорок, — качает он головой. — Лучше было бы честно признать свои просчёты и пообещать впредь блюстись.
— Обещаю, — покладисто соглашаюсь я. — И ошибки признаю. Виноват, должен был Ирину Викторовну поставить в известность. Больше не повторится.
— Ну, вот, — кивает Пастухов. — Молодец. Но выговор придётся тебе объявить. И это для твоей же пользы. Надеюсь, ты сам это прекрасно понимаешь.
Конечно, как не понять… Выговоры всегда для чьей-то пользы объявляют. Три раза объявят и досвидос. Ищи другую работёнку.
— Вообще-то, — качает головой Ирина, когда мы возвращаемся от Пастухова, — он прав, ты мог бы мне хоть что-то сообщить, а не ставить меня в дурацкое положение, когда я даже не знаю в какую сторону врать. А ты, кстати, в отличие от меня, врун отменный. Артист просто из погорелого театра. Я даже чуть не поверила в твою ишемию или что там у тебя…
— Ириша… Викторовна, я бы обязательно дал тебе знать, да только я был лишён свободы в последние несколько дней. Не имел возможности ни звонить, ни телеграфировать. Поэтому и не сообщил.
— Понятно, — легко соглашается на мою правоту она с лёгкостью, показывающей, что она не верит ни единому слову. — А в Ленинграде тебя тоже в плену держали? И кто тебя пленил и поработил? Не можешь сказать?
— Это тайна, — машу я рукой. — Тайна, понимаешь? Я и так уже лишнего наговорил.
На встречу с нашим новым бухгалтером я беру с собой Наташку. Может быть, пригодится то, что она готовила правила отчётности, но, главным образом, хочу, чтобы она набралась от него экономических знаний. Как сказал Платоныч, он довольно хорошо ориентируется в этом мутном деле.
Севастьян Францевич Хаас имеет голую голову, напоминающую яйцо, установленное широкой стороной кверху. Отсутствие волос на голове богато компенсируется густой, седой и ухоженной бороой в духе старорежимных министров. Да он и сам весь старорежимный, не хватает только пенсне и карманных часов на цепочки.
Вместо пенсне на его прямом, покрытом красными капиллярами носу, восседают элегантные очки в позолоченной оправе, а бледные глаза смотрят настороженно и сердито.
Мы встречаемся у него дома в прекрасной квартире на Твербуле.
— Прошу вас в гостиную, — приглашает он нас.
Мы с Наташкой садимся на массивный диван, а Платоныч и сам Хаас усаживаются в большие, обитые седельной кожей кресла. Хозяин дома раскуривает трубку и выпускает густое облако дыма, поднимающееся к хрустальной люстре и расползающееся по гипсовым завитушкам потолка.
Судя по нескольким древним шкафам, забитым книгами, комната служит не только гостиной, но и библиотекой.
— Ну что же, — кивает наш бухгалтер, как следует раскурив трубку, — я вижу, Юрий Платонович, вы к своему преступному промыслу привлекаете не только стариков, но и детей. Любопытно.
Я улыбаюсь.
— Боюсь, — усмехается Большак, — этот ребёнок, сам привлекает к своему делу всех нас.
— Вундеркинд, значит, — рассматривает меня Хаас. — Ну что же, сразу скажу, я бы согласился работать с вами и без дешёвого шантажа, связанного с неосторожностью моего отпрыска. Мне это интересно. Ваш чекистский подход, однако, мог бы свести на нет весь мой интерес, но, поскольку теперь я связан по рукам и ногам дуростью собственного великовозрастного дитяти, давайте займёмся нашими баранами. Я в вашем распоряжении. Чего вы желаете?
ebooksa