Я выбираюсь из машины. В духоте и жаре одежда тут же прилипает к коже. Вокруг нас нет ничего, кроме полей. Сама деревня состоит из пары десятков домов, паба, магазина и здания общины. Царит полная тишина, не считая пения птиц и жужжания изредка пролетающих пчел. Это действует мне на нервы.
– Итак, – говорю я, стараясь скрыть за напускным оптимизмом охвативший меня ужас. – Пойдем, заглянем внутрь.
– Может, лучше посмотрим, где мы будем жить? – спрашивает Фло.
– Сперва дом Божий. Затем дом его детей.
Она закатывает глаза, давая понять, как тяжело ей мириться с моей тупостью. Закатыванием глаз подростки могут сообщить очень многое. С учетом того, что, как только им исполняется пятнадцать, вербальное общение с ними становится практически невозможным, я ничего не имею против.
– Кроме того, – добавляю я, – наша мебель застряла в пробке на М25. А в церкви во всяком случае есть скамьи.
Она хлопает дверцей машины и, ссутулившись, угрюмо бредет за мной. Я искоса смотрю на нее: темные волосы, стрижка «рваный боб», кольцо в носу (которое она снимает, когда идет в школу, – результат отчаянной борьбы) и увесистый «Никон», почти всегда болтающийся у нее на шее. Я часто думаю, что моя дочь просто идеальная кандидатура на роль Лидии в ремейке «Битлджуса»[2].
От дороги к часовне ведет длинная дорожка. Перед самыми воротами стоит облупившийся металлический почтовый ящик. Мне сказали, что именно в нем мы найдем ключи, если по прибытии никого здесь не обнаружим. Я откидываю крышку, сую руку внутрь и… бинго! – извлекаю два поцарапанных серебристых ключа, видимо от домика, и тяжелый железный предмет, будто предназначенный для того, чтобы открывать что-то из толкиеновских фантазий. Предположительно, это ключ от часовни.
– Что ж, во всяком случае, мы можем попасть внутрь, – говорю я.
– Потрясающе, – с каменным лицом изрекает Фло.
Не обращая на нее внимания, я толкаю ворота. Дорожка крутая и неровная. По обеим ее сторонам из высокой травы поднимаются каменные надгробия. Слева выделяется изваяние повыше. Серый безрадостный обелиск. У его подножия лежит нечто, напоминающее букет засохших цветов. Присмотревшись внимательнее, я вижу, что это не цветы, а крошечные куклы из веточек.
– Что это такое? – спрашивает Фло, всматриваясь в них, и тянется к фотоаппарату.
– Сожженные девочки, – машинально отвечаю я.
Она приседает на корточки и начинает щелкать своим «Никоном».
– Это нечто вроде местной традиции, – поясняю я. – Об этом есть информация в Интернете. Люди делают их, чтобы почтить память сассекских мучениц.
– Кого?
– Жительниц деревни, которых сожгли на костре в период борьбы королевы Марии с протестантами. Две юные девушки были убиты у стен этой часовни.
Она, поморщившись, выпрямляется.
– Этих жутковатых кукол делают в память о них?
– А в годовщину казни сжигают.
ebooksa