— Трое у миномета и сколько-то в броневике, не знаю — двое или трое. Я бросил внутрь гранату, машина загорелась, а затем взорвалось. Мне было недосуг считать.
— А минометчиков застрелил?
— Сжег.
— Огнем с руки?
— Что я, нацист? — насупился Акчурин. — Прострелил им ноги, когда стояли в кузове, а после положил гранату на бензобак. Машина загорелась, сдетонировали мины… Хоронить там будет нечего. Полина у тебя?
— Да, — сообщил Несвицкий. — Играет с Машей. Девочки сдружились. Мы специально не повели малышку в садик, чтобы Полина была занята и не погружалась в свое горе. Может оставишь ее здесь? Зачем ей видеть плачущих родителей Галины? И похороны?
— Пожалуй, — подумав, согласился Яков. — Но я хочу с ней повидаться.
— Заходи, — кивнул Несвицкий. — Но для начала перекусим…
Через несколько минут два волхва пили кофе за столом в гостиной. Яков жевал, запивая бутерброды обжигающим напитком, не ощущая вкуса и температуры. Он был все еще там, за речкой, прокручивая в памяти эпизоды расправы с негодяями, убившими его жену. Николай молчал, все понимая. Лишь когда Акчурин поставил на столешницу пустую чашку, спросил:
— Ну, хоть немного стало легче?
— Не знаю, — сморщился Акчурин. — Вот, вроде, рассчитался за Галину, а на душе погано.
— Знакомо, — Николай кивнул. — Со мной бывало. Отомстишь, сначала, вроде, полегчает, а потом опять наваливается. Какие планы на Полину?
— После войны увезу ее собой в Казань.
— А дедушка и бабушка ребенка? Они что скажут?
— Я ее удочерил, — насупился Акчурин. — Имею право. А они, если хотят, пусть тоже приезжают. Устроим в лучшем виде. Для мусульманина родители жены — родня.
— А если не поедут? Кто за девочкой присмотрит, пока ты служишь?
— Первая жена. Ей Поля полюбилась, своих-то деток нет. Заверяю: никто ребенка не обидит.
— Ну, дай-то Бог! — вздохнул Несвицкий. Встал и по лестнице поднялся второй этаж. Через минуту возвратился с девочками, которых вел за руки.
— Папа! — вскрикнула Полина и побежала к Якову. Тот подхватил ее на руки и прижал к себе. Глаза у волхва повлажнели.
— У меня есть тоже папа! — вдруг заявила Маша и требовательно посмотрела на Несвицкого.