Письма в пустоту

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я был неаккуратен, — наконец, выговорил мой товарищ, выпуская изо рта плотный сигаретный дым, — И теперь я должен быть наказан. Я испортил чужую вещь, поэтому расплата вполне оправдана.

— Какую еще чужую вещь? Ты о своем собственном глазе что ли? — удивился я и уселся на облезлый табурет возле кухонного стола.

Альентес тихо хмыкнул.

— Я не понимаю, для чего ты себя уродуешь, — протянул я, нервно барабаня пальцами по фанерной крышке стола.

— Шрамов не останется, и, вообще, это совершенно не твое дело, брат Диего.

— Я же переживаю…

— Зачем ты вернулся? — перебил меня жесткий голос собрата.

— Я… ну… — растерялся я, забыв напрочь все придуманные в дороге оправдания.

— Хм, вот и я не понимаю смысла. Быть может ты агент Акведука, предатель, которого прислали за мной шпионить, — Альентес уселся напротив меня и монотонно стряхивал пепел с сигареты в дымчатое стекло пепельницы, — В таком случае, мне стоило бы тебя убить. Но, — он криво улыбнулся, — Зная, твой характер, брат Диего, могу предположить, что ты сам взял за горло того же бедолагу Рауля и таки заставил его отпустить тебя в Россию… Что-что, а докучать ты действительно умеешь.

Произнеся это, Альентес с чувством выполненного долга удалился в единственную комнату.

Я еще немного посидел, размышляя о своем невыгодном положении, а потом решил не оставлять товарища одного и направился вслед за ним.

Альентес сидел с ногами на кровати, прислонившись спиной к стенке, и механически водил кончиками пальцев по повязке на глазу.

Я присел у него в ногах.

— Все же, — начал он, — Раз ты явился сюда, то сделай одолжение, не мешай мне.

— Не буду, — пообещал я, мрачно насупившись.

— Теперь я почти спокоен, только на кровати опять станет тесно, а мне нужен отдых.

— Не волнуйся, я тебя не потревожу. Я буду спать на полу.

— Хорошо, ты все правильно понимаешь.

На этот раз не ответил я. С чего бы? Я так рвался к этому человеку, а встретил только язвительное неодобрение. Хотя… Был ли я вправе требовать от Альентеса другого отношения?! Конечно, нет. Я заявился сюда с таким видом, как будто спаситель пожаловал, а ведь этому человеку, так равнодушно сносящему все несчастья, совсем не до моих игр в благородного «друга». Вот, он сидит сейчас рядом такой спокойный, безразличный, старательно избегающий разговоров, но кто знает, что творится в его душе? Потерять глаз… А потом за этот сомнительный проступок стегать себя же плетью. В голове не укладывается! Что же должно происходить внутри, чтобы отважиться на столь губительное саморазрушение?

Мое сердце сжалось. На глазах выступили слезы. Я вспомнил Альентеса мальчишкой, и мне захотелось рыдать по разбитому образу милого трогательного ребенка.