— У меня будет стимул доказать тебе обратное, — отозвался на реплику американец, — Я убедительно втолкую ему бессмысленность моего убийства, причем он поверит, что решил так сам. Вот увидишь, твой хваленный Альентес потерпит фиаско. Но… Я так полагаю, ты только обрадуешься его неудаче.
В трубке раздался звук, походивший больше на хрюканье.
— Хватит злорадствовать, брат святого ордена! — иронично отозвался Джордж, — Мне вот жаль мальчугана. Он показался таким потерянным, да и, наверное, неприятно лишаться глаза в столь юном возрасте.
В трубке недовольно пробурчали.
Джордж скривился:
— Вот те на, совсем вы розы озверели, детей-инвалидов на задания посылаете! Мои моральные принципы поколебались, мне же придется расправиться с ребенком! Как вам не стыдно, ставите меня в неловкое положение…
Собеседник смущенный столь завуалированной иронией американца поспешил распрощаться и положил трубку.
Гленорван едва заметно хихикнул. Он снова затянулся Captain Black, впадая в свою естественную задумчивость.
— Альентес, — произнес себе под нос американец, — Есть в тебе что-то необычное. Боюсь, ничего хорошего наша встреча нам обоим не принесет. Заранее прошу прощения, nothing personal.
Джордж утопил свой смех в глиняной стопке с саке.
Ему решительно было наплевать и на братство розенкрейцеров, и на ренегата, вызывающего лишь неприятное чувство презрения, и на Акведук. По жизни игрок, Джордж любил бросать вызов судьбе. Вот и сейчас его интересовал исключительно розенкрейцер, умело притаившийся на улице за ларьком с газетами и при этом неусыпно следящий за ним. Переиграть его — вот истинное наслаждение для потомка великого рода Гленорванов, ярых борцов с орденами святой церкви, как главными поработителями человечества и врагами прогресса. Не зря вся тайная организация называлась Акведук, символизируя своим именем функцию фильтра земли, предохраняющего ее от нечистот и закостенелостей, мешающих движению кристального потока познания.
В сущности, Джордж не был плохим человеком, по крайней мере, именно так он о себе говорил. Он не испытывал ненависти к своему будущему убийце, не желал ему зла, даже к враждебному братству американец не чувствовал негатива, его лишь умиляли догмы ордена и забавляли адепты, старательно следующие своим глупым правилам. Но, как только розы решали атаковать Джорджа, он превращался в смертоносную гадюку, разящую без промедления или раздумий. Мобилизируя все внутренние резервы организма Джордж умудрялся на голову обыгрывать врагов и в тактике и в стратегии. Почувствовав всю свою исключительность, Гленорван давно расслабился и перестал вообще чего-либо опасаться.
В окна постучал зимний дождик.
Погода таяла снегами, и небо решило последовать примеру подруги-земли, захныкав бесцветными каплями воды.
Джордж присмотрелся. За ларьком все еще маячил розенкрейцер, кажется, полностью игнорирующий дождь.
Американец хмыкнул.
— Замерзнет же, дурачек, — буркнул он.
Поднявшись с места и, подав официанту знак рукой, Джордж вышел на улицу через служебный выход. Промозглый ветер исподтишка заполз под воротник и ужалил тело неприятным холодом. Джордж укутался в пиджак и пожалел, что не накинул куртку.
Подойдя к киоску, американец осторожно выглянул из-за угла, чтобы не спугнуть монаха. Он зашел с обратной стороны, поэтому парень оказался к нему спиной, ничего не подозревая о партизанской вылазке объекта.
— И не холодно тебе? — с иронией осведомился Джордж у продрогшего и промокшего насквозь розенкрейцера.