— А извиняюсь, какая температура в пустыне и имеются ли там кенгуру? — продолжил я свои вопросы, решив немного приколоться.
— В пустыне жарко. Там много чего есть, глядишь и ваши кенгуру там найдутся! — ответил сметливый абориген. — Я вон сам, своею собственной рукой, как сочувствующий советской власти, убил триста королевских тигров! Мы же хоть и беспартийные, но сочувствие иметь можем!
Познавательно.
И все же самое сильное впечатление произвел на меня не город, а древняя крепость, вплотную подступавшая к нему с севера и как бы приподнявшаяся над ним. На крепостной стене через ровные промежутки повторялись полукруглые, в виде полубашен, выступы. А на флангах находились круглые, совершенно целенькие башни. Всюду — и в башнях и в выщербленных временем стенах цитадели, виднелись щели для стрелков, сквозь бойницы голубело ясное чистое небо.
Старинная крепость, что так гордо вознеслась над городом, все еще была воплощением великой мощи и несокрушимости. Вместе с этим она напоминала бледно-розовый призрак давно минувших времен, призрак, который внезапно возник перед глазами и тут же исчезнет, как мираж пустыни.
Откуда, из какой глубины веков выплыл этот призрак, кто и когда укрывался за стенами крепости, кто строил ее, какие сражения кипели на подступах к ней? Все это не могло не волновать, не будоражить чувств, мыслей, не повергать в раздумье и долгое созерцание.
А ведь в тот, первый день приезда в Байрам-Али, я увидел всего лишь часть одной крепости, как странник, едва ступивший на незнакомую землю.
Сразу скажу, что Байрам-Али был прелестный городок в персидско-туркменском стиле. Вообще-то туркменское село бывает трудно отличить от туркменского города. Может быть в селе больше фруктовых деревьев, и из каждого двора несется запах навоза и жалобный вопль осла. Базары в селе тоже меньше, беднее и грязнее.
На улицах села реже можно встретить прохожего, а тем более женщин, которые в селе часто ходят в гости к соседкам не по улицам, а по крышам — переступая с крыши на крышу. За длинными и унылыми глиняными заборами прячутся такие же глиняные дома с плоскими крышами, с глубокими погребами и с антресолями, с бассейнами посреди двора, в которых часто тонут малые дети.
Дом туркмена наглухо закрыт для посторонних. Внутрь дома могут проникнуть только близкие родственники, дети и воры. В городе все, конечно, несколько более цивилизованно, но все равно восточный колорит так и прет.
Времена сейчас были довольно наивные и патриархальные. Мой мандат давал мне везде дорогу.
Так что приютили меня медики Байрамалийской санитарной станции. Сделали они это из доброго чувства ко мне, молодому пилигриму, юному ученому, и из уважения к моей нелегкой профессии. В благодарность я им рассказал историю Льва Толстого, который, говорят, всю жизнь мечтал побывать в Байрам-Али.
По легендам, Льва Толстого, когда он служил в армии, очень расстраивал русский мат. Когда он его слышал, всякого останавливал.
— Зачем же ты так выражаешься, голубчик, лучше, к примеру, скажи: Ах ты, дордын пуп, Амфидер! Или еще как-нибудь.
Когда же Лев Толстой уволился, солдаты с восторгом вспоминали:
— Тут у нас раньше граф служил, ну и матерщинник, слова без мата не скажет, а такое загнет, что и не выговоришь.
Разместили меня по-царски. Того и гляди можно запищать от… восторга. В мое распоряжение медики отдали отдельную, весьма просторную комнату, но… на изрядном расстоянии от других жилых помещений станции, чтобы я спокойно мог отдыхать после утомительных походов и был бы подальше со своими ядовитыми находками, если они вдруг разбегутся.
Считай, отдельное жилье. А сейчас в европейской части страны мало кто отдельные квартиры имеет и будет иметь. Только очень нужные партии люди: директора и главные инженеры заводов, партийные работники, может еще кто. Остальные гниют в коммуналках.
В моей новой комнате был добротный стол, несколько стульев, солидный кожаный диван. То есть отличная обстановка. Мебель довоенного отличного качества, а не изделия каких-нибудь столярных мастерских Волопогаса. Понятно было, что подобная мебель появилась у медиков в результате послереволюционных реквизиций и распределения вещей по ордерам. А может помещения санитарной станции были раньше служебными помещениями дворца.
Даже электричество у меня в комнате было, что тогда еще считалось роскошью. Впрочем эта роскошь легко объяснялась. Так как я поселился рядом с царской резиденцией.
ebooksa