Змеелов в СССР

22
18
20
22
24
26
28
30

Где-то прутики буквально дрожали от жадности. Так я отобрал с десяток мест, перспективных с моей точки зрения. А надобно заметить, что по размерам искомый клад относительно велик. Начал с самого вероятного, козырного места. Спешка нужна только при ловле блох, а у меня дело серьезное.

Осторожно вскрыл доску фомкой, пошарил рукой — пусто. Один мусор. Поднял подоконник — тоже мимо. Снова от члена ушки. «Клад, давай не ерепенься» — взмолился я.

И лишь с третьей попытки, словно в традиционных русских сказках, мне улыбнулась удача.

Клад состоял из двух довольно больших жестяных чайных банок. Почти доверху полных бриллиантов. Вот вам и джек-пот для лоха. Честно заработал я свои двадцать копеек на мороженное. Некоторое время я тупо стоял, завороженный увиденным, а когда мои глаза насытились зрелищем, достал свой мешок и спрятал свою добычу.

Это я хорошо зашел. Конечно, продавать сейчас такие интересные камушки смерти подобно, но пусть пока полежат. В качестве НЗ. Они есть не просят. А как кампанейщина схлынет, можно будет их потихоньку реализовывать. Как фамильное наследство, доставшееся мне от покойной прабабушки.

Вышел, печать обратно приклеил, бумажки с соседних дверей сорвал. Два часа ночи. Пора рвать когти. На дворе ночь, холод, темнота, патрули редкость. Что воры, что менты забились на теплые хазы. Но я потихоньку пошел в сторону вокзала дворами и неудобьями.

Замерз как цуцик, бляха-муха, пер пехом два с лишним часа, пока не стали ходить первые трамваи. Многие москвичи отправляются на работу к пяти утра, что попахивало особым цинизмом, истязанием и издевательством. А опаздывать при Сталине не принято. За такое сажают.

По пути для воров у меня с собой были приготовлены нож и фомка, для милиции — изготовленный заранее мандат байрамалинской санитарной станции на перевозку партии мелкого полевого шпата, необходимого для производства лечебных пилюль от малярии.

Но повезло, никто ко мне не привязался. Прибыл на вокзал, дернул сразу пять стаканов горячего чая, забрал свои вещички и при помощи старых знакомств в линейном отделе милиции бодро сел на поезд до Ташкента.

Ехали не шатко, не валко. Хлебнули лиха. Расчищали путь и толкали лязгающий железом и испускающий облака пара наш состав раз пять. Перед Волгой заносы были так велики, что в них почти по самую верхушку тонули телеграфные столбы: поезд медленно, словно крадучись, шел по глухому белому коридору. Потом было такое же заснеженное Заволжье, Оренбургские степи…

Чем дальше я продвигался на юг, тем все чаще вдоль дороги вставали желтые или даже зеленые, сады, быстро подымались навытяжку любопытные рыжие суслики.

Но зима быстро нагнала меня и здесь.

По приезде я сразу спрятал свои бриллианты в древних развалинах, облюбованных змеями для зимовки и временно забыл о них.

В декабре-январе я взял себе небольшой отпуск. Змеи-то зимой впали в спячку. Так что работать стало невозможно. Но я никуда не рыпался, сидел как бирюк в Туркмении. Пока не закончился 1937 год. После чего я перекрестился. Правда, 1938 год в этом плане будет немногим лучше. Но власть уже насытится кровью. До тошноты. Сам Сталин написал резолюцию на Хрущева, который без устали готовил на Украине все новые и новые списки репрессированных: «Умерьте пыл дурака!»

Все это конечно ужасно, но власть, похоже, не знает, как еще справиться с демографическим взрывом. Численность населения СССР сейчас растет взрывообразно, а ресурсов на всех не хватает.

Поэтому получается такая очередь — хорошо пожил, попользовался благами — расстрелять. Пришла очередь других. В 1927 году, когда Сталин окончательно взял власть в ЦК, население страны составляло 147 миллионов. а сейчас, спустя десять лет, уже прибавилось миллионов тридцать. И куда их девать? В лагеря? Вот же проклятые капиталисты, не могли, гады, запасов подготовить на все двадцать лет Советской власти!

В конце февраля моя охота возобновилась. Пришла весна и снова степь как райский сад цветет.

Для Киевской фабрики наглядных пособий я добывал в Туркмении десятки тысяч насекомых, ящериц, змей. Местные природные биозапасы казались мне безграничными. Взять, к примеру, змей. В Туркмении их было так много, что без ущерба для природной среды хватило бы их на сто самых усердных ловцов. И если их стало меньше, то не ловцы в том виноваты, а люди, распахавшие те земли, которые раньше принадлежали змеям, шакалам, волкам, птицам и грызунам.

Охотился я всюду: на заброшенных городищах, в песках, на полях оазиса. Для фабрики наглядных пособий не брезговал ничем. Иногда мою добычу составляли только жуки, которых тогда было великое множество. Это жуки-скарабеи, жуки-нарывники, жуки-носороги. На люцерниках, бахчах, хлопковых полях и в садах густыми стаями взлетала саранча.

Но самое большое удовольствие мне доставляла охота на бабочек, шмелей, крупных ос и крупных муравьев — кампонотусов. Очень часто попадались змеи, реже — фаланги, тарантулы, скорпионы. По ним я и работал с точностью метронома.