Во главе кошмаров

– Микель? – Октавия прищурилась, когда я поднялся на ноги.

– Это я.

Подхватив со стола принесённую лампу с заревом, я направился к мачехе. Та с недоумением оглядела мой перепачканный в пыли наряд. На светлой ткани даже лёгкая грязь сразу становилась заметна.

– Что ты здесь делаешь?

– Давно хотел посмотреть на хранилища. До жизни здесь слышал, что во дворце Металлов собрана потрясающая коллекция произведений искусства.

Я научился врать и придумывать на ходу с поразительной непринуждённостью. Раньше, разбираясь с чудовищами на улицах Санкт-Данама на пару с Элионом и Каем, я не нуждался во лжи. В целом наши разговоры редко были приличными, но, живя здесь, пришлось привыкнуть скрывать правду даже при ответе на самые безобидные вопросы.

Октавия окинула меня жалостливым взглядом, пока я отряхивал одежду.

– Тебя направили не в то хранилище, – с сочувствием пояснила она. – Это скорее склад. Здесь неотсортированные и неотреставрированные сокровища. Уверена, что здесь почти всё имеет свою историю и высокую… ценность. – Я проследил, как её глаза замерли на сломанном стуле. Я тоже сомневался, что он часть коллекции. – Но давай провожу тебя в музей. Там… не так много пыли. Благословенные мойры, здесь невозможно дышать.

Я тихо рассмеялся, когда Октавия перестала скрывать правду об увиденном беспорядке.

– Пойдём на свежий воздух. Дышать такой гадостью плохо для здоровья, – она потянула меня на выход, заботливо стряхивая пыль с рукава.

Я ответил благодарной улыбкой, и Октавия ухватилась за мою согнутую руку. Я не забывал предупреждения Мелая, Дариуса и Юталии, но сколько ни смотрел на мачеху, всё сильнее убеждался, что она просто не способна на вынашивание хитрых планов и столь грандиозное притворство. Она тонкокостная, хрупкая или даже излишне худая. За мою короткую жизнь во дворце она успела дважды заболеть. Ей часто нездоровилось, и она много спала. А большую часть времени проводила за чтением художественных книг, прогулками и рукоделием.

Я незаметно оглядел её, ища доказательства отравления или другого вмешательства. Мысль, что её многочисленные выкидыши – подстроенные трагедии, не покидали голову. Не хотелось верить, что Мелай настолько жесток, чтобы трижды отравить собственную жену, лишь бы лишить Алейкосов наследника. Но ещё противнее становилось от осознания, что он мог и, вероятно, сделал это, но не из ненависти к семье жены и тем более не ради того, чтобы причинить боль Октавии. Он пошёл на подобное чисто из прагматических соображений, зная, что нельзя давать Алейкосам то, что они хотят.

Я его не оправдывал.

Но начинал понимать, как Мелай мыслит.

Я встрепенулся, Октавия продолжала что-то рассказывать, уводя меня по коридору. Неожиданно мачеха придвинулась ближе, понизив голос до заговорщического шёпота:

– …невольно подслушала разговор Мелая о твоей приёмной семье. Неужели кто-то пытался на них… то ли напасть, то ли увезти?

Напасть?

Я весь напрягся, мне о таком не докладывали.

– Нет, я только вчера с ними виделся. Всё хорошо, они у себя дома. Когда ты это услышала?

Октавия задумчиво возвела глаза к расписному потолку, окружённому лепниной, словно огромной рамой.