Во главе кошмаров

22
18
20
22
24
26
28
30

Гипнос на этот вопрос так ни разу и не ответил, чем выводил меня из себя. Я дважды швырялась в него вещами в доме на Переправе, проклиная всеми словами.

– В письме даории заверили, что он жив, – знакомо среагировал Морос. – Они дали ему противоядие.

– От человеческого металла нет противоядия. Это значит, что они либо врут, либо он мучается от отравления все эти дни, а Гипнос ничего не делает! – рявкнула я, и дыхание сбилось, пульс вновь подскочил.

Мне нельзя злиться. Нужно успокоиться, иначе могу отключиться. Проигнорировав обвинения, Морос помог мне сесть в экипаж – от езды верхом я пока отказалась.

– Не думай так о Гипносе. Я говорил, что нет в этом мире ничего, что он любил бы больше, чем своих детей, – напомнил Морос, рукой убрав чёрные волосы назад.

Он казался усталым, изъеденным тревогами так же, как и Гипнос, но тогда я тем более не могла понять причин для бездействия.

– Вы же боги, – сдавленно добавила я, хотя их статус и сила ни разу им не помогли.

– Но мы не имеем права встревать, Кассия. Наше вмешательство способно привести к таким жутким последствиям, что ты и представить себе не можешь. Мы с Гипносом одни из первых пострадавших. Из-за мойр, которые надеялись перехитрить баланс, погибли наш брат и вся семья Гипноса. Как бы мы ни хотели прийти и уничтожить всех, кто сделал вам больно, мы не можем.

– Разве твои разговоры, наставления и действия под личиной Дардана Хилла не считаются тем самым вмешательством?

– Нет, всё, что я делаю, часть моей… судьбы, если таковая у меня вообще есть. При попытках пойти ей наперекор мы ощущаем сопротивление мира, словно сам воздух намекает, что мы свернули не туда. Мир не способен нас остановить, но предупреждение мы чувствуем. Поэтому каждая наша встреча и разговор вышли такими, какими должны были. А если тебе кажется, что я рассказываю секрет, значит, тому суждено было раскрыться.

Внутри у меня не шевельнулось ничего. Не было ни заинтересованности, ни новых вопросов, ни восхищения. Даже гнева или разочарования я не ощутила. Услышанное стремительно уносилось в пустоту в моей душе, и мне оставалось слушать его удаляющееся эхо.

– Выходит, судьбе не угодно, чтобы вы лично решали проблемы, но можно сотворить желаемое моей рукой, – я хотела выдать язвительный ответ, а вышло устало и едва слышно.

И всё из-за отсутствия судьбы. Нет нити, нет сопротивления мира. Я – нечто бесконтрольное, кусок хаоса, приносящий раздор.

– Разве моё возрождение не считается вмешательством? У меня не было нити, но я говорю про Илиру. Гипнос оборвал её жизнь ради моей, – пробормотала я, всё ещё пытаясь понять, где эти самые границы и когда боги считают, что их пересечение стоит того.

Лицо Мороса помрачнело, он молчал дольше, то ли задумавшись, то ли не особо довольный произошедшим.

– Считается, и весьма серьёзным, – признал он нехотя. – И я почти уверен, что Гипнос за это ещё жестоко поплатится.

От последней фразы у меня прошла волна дрожи по спине. Все разговоры о дурных последствиях лишали малейшей надежды на просвет в будущем.

– Не думай о лишнем, Кассия, мой брат действительно хорош в планах, хотя сейчас сложно что-либо гарантировать. И всё же… он любит тебя, как дочь, ты практически и есть его третий ребёнок. Ради тебя Гипнос вырвал часть своей Переправы, – напомнил Морос, упрямо глядя мне в глаза, пока карета катилась вниз в сторону администрации. Я расслабилась на узком сиденье, пытаясь хоть немного унять боль в груди. – Гипнос никогда не позволит тебе отправиться в Даорию без уверенности, что ты вернёшься живой.

У меня не осталось аргументов для споров. Я хотела поскорее забрать Кая, своими глазами увидеть, что он жив, а потом сжечь всех огненных в их же пламени. Ещё недавно я убеждала Микеля, что не трону его мир, что он мне не нужен, так как у нас нет конфликтов. Теперь я была готова взять свои слова назад. Жестокие мысли не ужасали, после содеянного с Элионом даории это заслужили.

* * *