Причина? Обдолбавшиеся прекрасного качества наркотой парни устроили гонки на легких болотоходах, созданных для транспортировки сборщиков растущих на болотах ягод, грибов, травок и прочего гербария. Сначала они гоняли по болотам, а затем забава вышла из-под контроля, когда они перевели машины на скоростной режим и вылетели на дорогу ведущую от деревни к школе. Там и случилось то, что случилось – головной болотоход на полном ходу влетел в весело раскрашенный автобус с катающимися детишками, которым пожилой экскурсовод рассказывал о красотах родного края, пытаясь привить подрастающему поколению любовь к щедрой и доброй родине. От удара автобус смяло и откинуло – как раз под удар второго болотохода. Пассажиров раскидало во все стороны, насадило на ветви, придавило техникой. Смертей было много. Но проблема даже не в этом, а в отношении. Когда шестерка гонщиков вывалилась наружу и оглядело содеянное… богатые отпрыски начали смеяться. Прямо ухохатываться, глядя на изломанные детские тела, на разорванного пополам старичка экскурсовода, на хрипящую сопровождающую с передавленным животом и на расколотый биотуалет, где так и остался сидеть на унитазе мертвый рыжий мальчонка со спущенными шортами и с зажатым в руках планшетом с весело пикающей игрушкой. Рыжему хитрецу наскучила экскурсия про елки и кедры. И он решил отсидеться в тишине туалета, проведя время за любимой игрой…
В подобной ситуации засмеяться может любой – так может заявить авторитетно каждый третий седовласый врач, добавив, что это не глумление, а своего рода истерика. Мозг мол осознал содеянное и ужаснулся, после чего, чтобы заблокировать чрезмерно сильные негативные эмоции и тем самым спасти рассудок, насильно врубил другой режим и убийцы вдруг весело захихикали, тыча пальцами в рваные трупы.
Ну да…
Может и истерика. Сразу у шестерых. Может быть. В этой сраной жизни вообще все может быть.
Вот только Савва Лукич, что по несчастливой случайности как раз оказался неподалеку и шустро посадил свой флаер рядом с местом аварии, никак не ожидал увидеть мертвых и раненых детей, как и заливающихся хохотом убийц. Надо отдать ему должно – прежде чем начать убивать, он послал экстренный вызов всем службам, включая короткое голосовое сообщение. И только потом Савва Лукич взялся за стальную пудовую трость, с которой не расставался уже двадцать с лишним лет. Если ты двадцать лет ежедневно и часами напролет вертишь в руках пудовую хреновину… сил у тебя будет много. Эту силушку главный купчина и применил, сотворив с убийцами такое, что, когда на зов прилетели не только службы, но и осиротевшие родители, они даже не подумали в чем-то кого-то обвинять. А зачем, когда правосудие уже свершено и вон лежат на дороге окровавленные изломанные мешки воняющие кровью, страхом и дерьмом? Хуже наказания быть не может – и тюрьма не в счет, ведь все знают в каких комфортных условиях отсиживают богатеи.
Одна проблема – помимо своего, Савва Луки и чужих отпрысков в отбивные вонючие превратил. Другим помещикам – потерявшим дочерей и сыновей – такой произвол не понравился.
Ладно мол совершили страшное дело. Пусть так.
Но!
Дочери наши ведь за штурвалом не сидели, верно? Малолетки приняли наркоты и весело прыгали в просторных салонах болотоходов, особо даже не наблюдая за происходящим. В любом случае машинами они не управляли и в аварии неповинны. Так какого хера ты дочерей наших убил? А то, что смеялись они – так то истерика от ужаса! Сами еще возрастом не вышли – само собой испугались! Плюс наркота не позволила им среагировать адекватно. А наркоту они где взяли? Да сын твой и предложил! Небось еще силком заставил принять таблетки!
Парни – из них только двое управляли машинами. Третий – обычный пассажир. Его за что убил, палач ты гребаный? Причем старшего – наследника! Самого умного, с раннего детства к делам приученного наследника прикончил!
Да как не крути – только своего сына ты может еще имел право порешить. Только своего! Но на наших как посмел лапу поднять?
Так не пойдет, Савва Лукич. Со всем уважением к твоим заслугам, но кто ты такой, чтобы детей наших убивать? Богом себя возомнил?
Тогда же от Саввы ушла жена – забрав всех оставшихся шестерых детей, а перед этим устроив ему грандиозную истерику. Мать всегда мать. Ей свое чадо милее. Так что она, забив на то, что все жизни ценны и равнозначны, истерично орала, что даже пять автобус с детишками черни никак не могут быть равноценны жизни ее миленького старшенького. И что в таких случаях не своих детей убивать надо, а ситуацию в темпе разруливать, не жалея денежных пачек, чтобы заткнуть ими недовольные громкие рты. Заплатили бы крестьянам! А те бы новых наплодили! А их сын остался бы жив – отдали бы в дорогую клинику на реабилитацию, прошел бы длительный курс, а как быдло деревенское чуток остынет – покаялся бы публично пред народом! И все! Все довольны! Зачем сына убил?! Может и нас заодно порешишь?!
Семью Савва Лукич любил. Он всегда был как раз из тех правильных мужиков, что четко и твердо знал – семья важней всего и всех! Друзья, коллеги, прочие знакомства – все временно. А семья навсегда! Поэтому уход семьи надломил матерого помещика. И вместо того, чтобы как-то контролировать набухающую подобно гнойному нарыву ситуацию, он засел дома как в берлоге и беспробудно пил.
Вот тут я и прибыл, неторопливо шагая по дорожке.
Распахнутые ворота – многослойная сталь скрытая деревом – я миновал беспрепятственно. Савва Лукич ждал меня. Причина ожидания – в коротком нашем диалоге, я пообещал ему не только вернуть семью, а заодно решить все прочие его мелкие терки с озлобленными помещиками, но и сделать так, чтобы его любимая семья раз и навсегда забыла о произошедшем и снова полюбила главу семейства. Это бухого Савву Лукича и подкупило.
Молчаливый служащий в деревенской рубахе провел меня до нужной дубовой лестнице и я поднялся в трапезную, где за пустым обеденным столом восседал мрачный Савва Лукич. По его бокам лежало два огромных бурых медведя. Мишки спали. И не спали. Я четко ощутил, что они заметили мое появление.
– С чем пожаловал, гость дорогой? – вздымая лобастую голову, мрачно спросил помещик.
– Обмен – улыбнулся я, без приглашения усаживаясь напротив хозяина, сидящего во главе длинного стола.
– Ты сел на место моего сына. Саввы Джуниора.