— … Товарищ лейтенант, також никто не знает. В воде ведь яго подобрали. Ничего при нем не было: ни документов, ни махорки, — глухо «дудонил» около его уха чей-то нудный голос. — Всю команду опросили. Все, как один гутарят — выловили, переодели и напоили.
— Откуда же фамилия его известна? Вот, написано черным по белому — Теслин Николай Михайлович, — раздался уже другой голос, молодой, но довольно строгий. — Значит, какие-то бумаги с ним были? Если были, то почему это нигде не отмечено? Если не были, то откуда взялась фамилия? Сам что ли сказал? А если это шпион?
Послышались вздохи. Кто-то то ли зачесался, то ли зевнул.
— Який же он шпион? — искренно удивился первый голос. — Одежка только не нашенская. Мабудь подобрал где-нибудь. А борода як же? Вона у него какая… Товарищ лейтенант, як же у него спросишь? Лежит бревном и молчит. Дохтур гутарит, что через пару ден очнуться должен. Может тогда и придем. Седни все равно суббота. Завтрева в клубе танцы. Потом фильму должны крутить. Лучше придем в понедельник. Как раз 23-е июня будет…
Эта картинка из больницы в моей памяти сменилась совершенно другой., где все напоминало сюжет из страшного, фантастического фильма. Это было 26 июня 1941 г., когда железнодорожный узел Мурманска одновременно бомбили 75 немецких бомбардировщиков. В воспоминании о том дне тело Теслина, жестко примотанное к носилкам, куда-то несли. Сильно трясло, мотало. Со всех сторон раздавался все более усиливающийся гул, в котором сливались самые разные звуку: басовитое гудение паровозного гудка, свист перегретого пара, панические крики, громкий топот десятков и десятков ног.
— … Что за чушь⁈ Какое отдельное купе? — сипел сильно охрипший мужской голос. — Нету у меня купе! Нету! Глаза разуй, лейтенант! Смотри, сколько раненных. Все под железку забито! Откуда я тебе для него отдельное купе возьму? Что он бандит? Это же старик! Ничего с ним не случится, вместе со всеми поедет. Быстрее, грузи его. Не дай Бог, снова бомбить будут.
— Ну не могу я его отправить вместе со всеми, — с надрывом отвечал второй голос. — Нет у меня такого права! Понимаешь? С американского судна его сняли. При себе документов и вещей не было… Смотри, под твою ответственность. С ним мой сотрудник будет…
Другое его отчетливое воспоминание было связано с бомбежкой их эшелона, направлявшегося в Ленинград. В тот день у Теслина случилось одно из редких просветлений, когда он приходил в себя на несколько часов.
— … Смотри-ка, очнулся, касатик, — удивленно пробурчала бабуля в сером халате, увидев его открытые глаза. — Дохтур уж рукой махнул, а он все туточки. Не пускает тобе Боженька. Значит-ца, дела еще остались… Попить дать?
Она потянулась за железной кружкой, как поезд резко дернулся и начал тормозить. Сразу же грохнуло несколько взрывов. Потом еще и еще. Раздался страшный треск, с полок полетели кричавшие люди и вещи.
— … Отставить панику! Всех вынесем, никого не оставим! — кричал пробиравшийся по проходу в вагоне немолодой врач. — Проходим к выходу по очереди.
В это мгновение очередная бомба попала в соседний вагон, отчего весь хвост состава повалило на землю. Теслин тут же полетел верх тормашками вместе со своим соседом, следом — еще двое. С хрустом разошлась крыша вагона и откуда-то начало тянуть дымком. Дико кричали придавленные раненные. Кто-то скрипел зубами и звал маму, кто-то с жаром матерился.
— А-а-а, — со стоном старик попытался вылезть из-под придавившего его тела. — А-а-а, — раз за разом тянулся он к сломанной балке, но безуспешно. — Не могу… А-а, — от охватившего его бессилия он заплакал.
Потом было снова забытье, растянувшееся на несколько дней или даже недель. За это время он многое пропустил: и волочение его бессознательного тела из горящего вагона, и сумасшедшую езду санитарного грузовика по перепаханному взрывами полю, и налет немецкой авиации на госпиталь…
Окончательно очнулся старик в палате одного из эвакогоспиталей Ленинграда. Случилось его пробуждение словно нарочно в тот момент, когда врач собирался выходить из палаты.
— Боже мой, очнулся, — ойкнул высокий худощавый мужчина с короткой бородкой, застыв у его кровати; он с нескрываемым, каким-то даже анатомическим интересом уставился на открывшего глаза больного. — Вы только посмотрите на этого дедушку! Марина Викторовна! — крикнул он куда-то в сторону открытой двери. — Вы не поверите, кто пришел в себя. Марина Викторовна!
После недолгого топанья по деревянным полам в палате появилось новое лицо — грузная врач в возрасте, с не меньшим удивлением уставившаяся на Теслина.
— Самый настоящий живчик. Берите пример, товарищи, — мужчина повернулся к соседу Теслина, молодому парню с забинтованными рукой и ногой. — Дедушка две недели пластом лежал. Думали, не выкарабкается… Старый, ты чего? Лежи-лежи. Тебе сейчас, вообще, двигаться нельзя. Говорить, кстати, тоже нежелательно. Отдыхай. Я бы тоже сейчас поговорил с Храповицким минуток эдак шестьсот. Здесь хорошо. Почти рай. Смотри, белый простыни, чистые наволочки, едой пахнет. А сестрички у нас какие…
Теслину же, ошарашенным взглядом рыскавшему по больничной палате, было совсем не до этого. С первой же секунды пробуждения его мучил один вопрос — какой сегодня день. Он не помнил, сколько провалялся с лихорадкой. Последние более или менее связные воспоминания были связаны с неудачным испытанием его изобретения. Все последовавшие за эти дни у него слились в одно непрерывное смутное действо с незнакомыми людьми и местами. «Что ты бормочешь, трубка клистерная? Не надо мне зубы заговаривать, я тебе пацан что ли? Число, скажи какое? Слышишь, борода? Какое-сегодня число? Июнь, июль?».
— … Доктор,… тебя дери, — ему с трудом удалось выдавить из себя пару фраз, шевеля непослушными губами. — Число какое?
ebooksa