– Лука? Ты уже вернулся? Так рано? А я… прости, кажется, я ничего не успела приготовить…
Ее слова убеждают в том, что что-то случилось. И торопливая речь, и то, что мой приезд почти в полночь для нее слишком рано, и эта болтовня про еду, как будто она устраивалась домохозяйкой и боится, что ей влетит от хозяина.
– Марина, что стряслось?
Качает головой, еще сильнее натягивает на себя одеяло, практически до самого носа.
– Тебе не жарко?
Снова качает головой.
Я трогаю ее лоб: он холодный. Как и судорожный выдох, который срывается с ее губ.
– Я думаю, плед все-таки лучше.
Потянув на себя одеяло, неожиданно встречаю сопротивление. Понимая, что проиграет, слишком неудобно удерживать, она вытягивает руку из кокона.
И мой взгляд спотыкается о синяки у нее на запястье.
Твою же…
Весь словарный запас улетучивается. А мат полностью отражает то, что я думаю и чувствую в этот момент.
Марина перестает хвататься за одеяло, я опускаю его ниже и начинаю звереть, заметив синие следы на ее хрупкой шее.
Тварь… мать его… какая-то тварь…
– Он ничего не успел… – ее слова ложатся на мой длинный выдох сквозь сжатые челюсти. – Он ничего не успел… я сбежала…
– Кто он?
Я стараюсь говорить мягко и вкрадчиво, чтобы ее не спугнуть.
Не помогает.
– Я сама виновата… если бы я не пошла… просто я думала, что правда будет фотосессия… я бы могла догадаться… какая фотосессия у него на квартире… Я сама виновата, Лука, и он ничего не успел… можно сказать, что ничего не случилось…
Мягкая тактика не работает.