Я, два вампира и дракон

22
18
20
22
24
26
28
30

– Что?

– У вас теперь есть я. А это очень, очень большая проблема, – серьезно ответила я.

– Ты себя переоцениваешь, – хмыкнул Костя и поднялся, подав мне руку. – Иди поспи. Завтра сходим к прорицательнице и выясним, кто конкретно нас сегодня навещал.

Я схватилась за его ладонь. Пушинкой я никогда не была, однако вампир не пошатнулся и вообще почти не шелохнулся, помогая мне встать.

Украдкой я оглядела высокого широкоплечего мужчину, рядом с которым стояла. Отныне придется постоянно напоминать себе, что он вампир, раза в два превосходящий по силе любого из известных мне борцов, и что он такой не один – мир полон других вампиров, оборотней, эльфов и прочих волшебных созданий. И я теперь должна иметь с ними дело.

Что ж. Тридцать один год – не такое уж плохое время для того, чтобы начать новую жизнь.

Глава 11

Армейские ботинки тяжело ступали по бетонному полу. Лампочка над головой мигнула, на долю секунды погрузив узкий длинный коридор во тьму.

Дитрих остановился, бросил недовольный взгляд на барахлящий светильник и направился дальше. Ему не нравилось здание, которое начальство подобрало для итальянской ячейки колесничих. Снаружи будто ангар, помещения внутри немногим лучше – все дряхлое, раздолбанное. Единственным, что пришлось по душе Дитриху, была прохлада на подвальном этаже. Она хоть как-то спасала от жары, в мае царившей даже на севере страны.

Разместившиеся в здании братья провели небольшой ремонт, но положение не сильно спасла бы и полная реконструкция. Ангар – он и есть ангар. Коридоры не станут шире, стены останутся хлипкими, как ни укрепляй. Братья будут продолжать жаться в тесноте, хотя их здесь мало – не больше двух десятков. Все существо Дитриха, выросшего в Германии и привыкшего к высокому качеству, протестовало против этого. Штаб-квартира древнего ордена должна выглядеть совсем не так.

Кастелло-делла-Серенита подошла бы для нее идеально. В конце концов, когда-то замок уже принадлежал инквизиции и пусть с тех пор был перестроен, но стал только еще лучше подходить целям современного Ордена святой Екатерины Александрийской.

Дитрих высоко ценил традиции и понимал, почему командующая верхушка братства жаждет вернуть замок. Он был не согласен лишь в одном.

Командование считало, что только так можно наконец-то выйти из подполья и доказать обленившимся высшим, что братство пора принять всерьез.

Дитрих, ненавидевший нечисть, которая настолько обнаглела, что называла себя «высшими», настаивал на том, что чем дольше братство не будут ни во что ставить, тем лучше. Ничего не подозревающую добычу проще выследить и убить, чем испуганную, настороженную. Особенно если учесть, что численность братства, включая тех, кто не мог сражаться, еле-еле переваливает за сотню, в то время как нечисти намного больше.

Увы, командование не слишком высоко ценило мнение Дитриха по таким вопросам. Он был хорошим, но всего лишь бойцом и не использовал в своем лексиконе такие слова, как «пиар» и «престиж». Зато отлично понимал, что означают «приказ» и «исполнить немедленно».

Дитрих ногой открыл железную дверь, ведущую в небольшую комнату со шкафчиком для бумаг и письменным столом – мебелью, оставшейся от старых владельцев. Единственное, что изменилось в ней с тех пор, – деревянное распятие на стене, повешенное колесничими.

Если кто-то в ордене и занимался бумагомарательством, то не те, кто собрался в этом здании. Поэтому комната пригодилась им впервые за все время – и, само собой, ее использовали не по предназначению.

Двое вооруженных братьев приветствовали Дитриха кивками. Хотя он формально и был их командиром, его это полностью устроило. У них не военная организация, и далеко не все братья служили в армии, чтобы по-военному отдавать честь. А Дитрих не принимал священный сан, чтобы перед ним склонялись, как перед пастором.

Хотя если бы вышестоящие в иерархии ордена сказали ему это сделать, он бы исполнил приказ в тот же час. Все ради цели и ничего лишнего – таков был его девиз.

Таким же кивком Дитрих приказал братьям освободить комнату. В следующую секунду дверь закрылась, оставив немца наедине с худым кучерявым итальянцем, который обхватил себя руками и прислонился к стене, сидя за столом.