– Но не похожи они на лгунов, Иван Иванович. И среди любимчиков Салтыковой сии холопы не ходили. С чего им её выгораживать, когда она уже под караулом сидит? Получается, они правду говорят?
– Стоит послушать иных, – гнул свою линию Иванцов. – На основании показаний двух холопов мнение строить рано.
– Хорошо. Эй! Лакея Михейку сюда!
***
Далее пришел черед молодого лакея Михея Матвишина.
– Ты есть Михей Матвишин? Лакей при госпоже Салтыковой? – спросил Соколов.
– Так, ваше благородие. Четыре года состою при барыне лакеем и ничего плохого сказать про неё не могу.
– А с чего ты взял, Михей, что я плохое тебя спрашивать стану?
– Дак барыня то наша под караулом сидит. То всем ведомо. И жалоба на неё подана самой матушке царице. Про то вся дворня знает, барин. То не тайна. Ермолайка Ильин подал ту жалобу.
– А ты знал Ермолая?
– Не сильно знал, барин. Но видал его не раз.
– Что можешь сказать про сего крестьянина?
– Дак драться любил он. Хотя многие мужики в Троицком дерутся, но Ермолайка силен был дюже. Нрава был буйного особливо во хмелю. И за то барыня его приказывали сечь на конюшне часто. Но он к порке был привычный и даже стона бывало не проронит.
– А про его жен знаешь ли?
– Так точно, барин. Знаю. Он был весьма до баб охоч. И без бабы не мог. Тяжко ему было без бабы-то, – молодой лакей покраснел.
– Добро. А вот послушай меня, Михей. Стану я честь тебе строки из доноса Ермолайки, что он матушке царице подал. «Моя женка Катерина Семенова, крепостная крестьянка, вышеозначенной помещицы зимой была загнана в пруд и простояла там под надзором дворни несколько часов и померзла». Было ли сие?
– Про Катеринку, барин, мне ничего не известно. Знаю токмо, что померла она. Но от чего мне то не известно. Я в те поры еще при барыне не состоял.
– А про вторую его женку Федосью Артамонову знаешь ли что? Как она померла?
– Про то знаю. Сам не видал, но дворня баила про то много раз. Я в людской то слыхал.
– И от чего померла крепостная девка Федосья Артамонова жена жалобщика Ермолая Ильина?