– Да какое расследование. Тютчева признали невиновным и дело прекратили. Кто при матушке-государыне Елизавете Петровне дворянина посмел бы осудить по навету холопа? И вот вопрос у меня, с чего такому человеку заботится о крепостных госпожи Салтыковой? Не похож Тютчев на народного заступника.
– Не похож, – согласился князь Цицианов. – Но хитрая рожа капитана Тютчева мне никогда не нравилась, Степан Елисеевич.
– А у нас он свидетелем проходит по делу. Покушение, дескать на него готовилось. И за то Тютчев наверняка получил взятку от Гусева. И Мишку трактирного завсегдатая, коего Иван Иванович, нам нашел, по приказу Гусева жизни лишили. Донес кто-то, что Мишка много знает и все.
– Но кто мог донести? – спросил Иванцов. – Я с Мишкой в своем экипаже говорил, а затем мы вот здесь с него допрос снимали.
– Дак мы Мишку у самого Гусева спрятать захотели. Запамятовал что ли? Ценный свидетель как было сказано тогда Лариону Даниловичу. Вот он и приказал его упокоить навеки вечные. И концы в воду.
– Да, но всё это лишь слова, Степан Елисеевич. Слова и не более. Как доказать сие? Вот ежели бы Тютчев показания дал, что его Гусев подкупил. Тогда дело иное.
– Не даст! – произнес Соколов. – С чего ему их давать? Мы его все одно ничем прижать не сможем. Но и то хорошо, что догадались обо всем и знаем кому веры давать не надобно. Что у тебя Иван Иванович? Как прошел визит к Сабурову?
– Все получилось отлично, Степан Елисеевич. Спросил я его совета как нам поступить с салтыковским делом, как вы говорили. Он посоветовал его побыстрее закрыть и все бумаги по нему в Петербург передать. И еще я его попросил мне из архива несколько бумаг передать. Он на то согласился, но токмо условие поставил – ему те бумаги наперед просмотреть дать. Я это сделал и наше письмо среди тех бумаг подбросил.
– А он?
– Аж побелел весь, когда увидел его. Но я так дело повел, что получается мы ничего про это письмо не знаем. Весьма важный документ для Сабурова оказался. И получается что они сами, те кто стоят за спиной Сабурова и за спиной Гусева ищут бумаги в архиве Салтыковой. Они для них дороже золота и каменьев самоцветных!
Соколов сказал:
– Верно, Иван Иванович! Это и есть то самое, ради чего они Салтыкову хотят в острог закатать. То ради чего они слухи про неё по Москве пускали. И если сие не клад салтыковский, то что? Некий политический документ весьма и весьма важный?
– А не поговорить ли нам с самой госпожой Салтыковой, господа? – предложил Иванцов.
– Али ты её упрямства еще не понял, Иван Иванович? Вот так она тебе все сразу же и выложит.
– Но мы можем ей сказать, что знаем про её участие в политическом заговоре.
– А она тебя пошлет подалее и будет права. Где свидетели и где свидетельства? То письмо, что ты передал Сабурову? Дак там точно ни о чем не сказано.
– Но мы можем сообщить ей, что наше расследование привело к тому, что мы сможем доказать, что она невиновна. Разве это не повод нам помочь? Она-то должна знать истинную причину того, что от неё хотят?
– Иван Иванович, я когда арестовывал Салтыкову, разговор ей предлагал откровенный. Священник к ней посланный предлагал ей покаяться и про все рассказать откровенно. Не пойдет она с нами на разговор. Почему, сказать не могу.
– Да чего тут думать, господа? – сказал Цицианов. – Виновна в государственном преступлении! И что ей за резон с нами разговаривать? Не дура же она круглая. Убийство холопов это одно, а иное – измена государственная. Здесь наказания совсем другие. Знаете как в прошлое царствование господин Шувалов, инквизитор императрицы Елизаветы действовал в своих подвалах? Он холопские жалобы не разбирал. Он делами по измене государственной занимался.
– Тогда что ты предлагаешь, князь?