– Тогда все ему объясним. Человек государственный и понять должен, что не ради себя стараемся, но ради Отечества.
Неподалеку от дома Сабурова, Соколов экипаж остановил.
– Вылезай, господа. Приехали. Далее приближаться к дому не стоит.
Иванов и Цицианов выскочили из экипажа.
– Ты, Иван Иванович, останешься при экипаже. А мы с князем сами все сделаем, что потребно. Понял ли?
– Да, Степан Елисеевич.
– Ежели кто спросит, отчего солдат здесь торчит, кажешь что барин твой офицер к бабенке подался, а тебе тут дожидаться велел. Хотя сомневаюсь, что кто-то побеспокоит тебя таким вопросом.
– Как бы лихие люди не наскочили, Степан Елисеевич.
– Он солдатом одет пехотным. Кто станет солдата грабить? Что у служивого есть окромя вшей и пятака в кармане? А за тот пятак на шпагу наткнуться никому не охота.
Степан ощупал пистолеты, и запахнул плащ. Тоже самое сделал Цицианов. Он жалел, что с ним не фамильные работы Кухенрейтера пистоли, а простые армейские.
– Пистоли-то, Степан, казенные подвести могут. Мои безотказные.
– А коли потеряешь его? Такой пистоль кто опознает? А твои в серебре пистоли – верный след. Понимать должен.
– И то верно. Однако, не привычно.
– Сабуров спит на первом этаже дома. Недавно местожительство свое сменил. Но мне про это донесли.
– Отчего так?
– А вот таких визитов опасается. Поглубже, князь, треуголку надвинь. Он твоего лица видеть не должен. А сегодня ночь светлая как назло.
– Не узнает. И говорить стану с хрипотцой.
– А я, как договорились, слова буду коверкать, словно не русский я.
– И немецкие вставляй иногда. Вроде как русских подобрать не сумел. Вот будет потеха, Степан.
– Потехи-то наши недавно едва трагедий не закончились, князь. Дай бог нам с тобой удачи.