– Нет, нет, не работаю… То есть… Куда нужно ехать? – К миру медленно возвращались краски – вливались в реальность пульсирующими судорожными рывками.
– Просто соберитесь, хорошо? Я буду проезжать мимо вашего дома через полчаса, можем поехать вместе.
– Да, хорошо… Хорошо.
– Давайте. Скоро буду.
Трубка замолчала, и она вдруг поняла, что не знает, куда именно они поедут. Задвигая дверцу душевой кабинки, она снова и снова прокручивала в голове мельчайшие нюансы интонации Анатолия Ивановича, чтобы понять, о чем он умолчал. Интонация ускользала.
Прохладный душ не принес облегчения, и, ожидая следователя наскоро одетой, с влажными волосами, она сварила кофе. Сдерживая тошноту, выбросила пепельницу вместе с содержимым и открыла форточку настежь. Запах горя никуда не делся, но в квартире стало холодно. От сквозняка хлопнуло окно в Аниной комнате, и она машинально зашла туда, чтобы его закрыть.
В комнате был бардак – больший, чем обычно. Чужие люди, бывшие здесь вчера, все перевернули вверх дном. Ночник в виде фиолетового гриба был опрокинут и фосфоресцировал у ножки кровати. Темно-зеленые стены, темные шторы, которые сейчас приподнимал ветер, мягкий ковер, в темные петли которого всегда набивались бусинки, перья, обрывки бумаги и прочая дрянь. Пробковая доска в записках и рисунках. Мягкий игрушечный олень, с которым в детстве Аня была неразлучна, небрежно свисал с ручки кресла. Банка с бусинами, которые Аня использовала для своего странного рукоделия, была опрокинута, и Марина вздрогнула, когда бисер впился в ступню. Здесь ей были не рады.
Медленно она прикрыла окно, сгребла бисер обратно в банку, скомкала оставленные на столе золотистые фантики со следами шоколада, который еще недавно втихаря ела здесь обитательница комнаты – ее дочь.
Марина подошла к пробковой доске, разгладила агрессивно топорщащиеся во все стороны стикеры. Кое-где с выкрашенных серебристой краской гвоздиков свисали гроздья перьев, бусин, колокольчиков. Она столько раз бывала в Аниной комнате, но никогда не обращала внимания на то, что кажущийся хаос бумажек на пробковой доске был обманом. Записки, рисуночки и фотографии шли в понятном только владелице, но строгом порядке и образовывали спираль. В самом центре этой спирали Марина с трудом разобрала слова, написанные Аниным угловатым, неряшливым почерком: «
Она не знала, что Аня продолжала писать стихи. Рядом с этими словами топорщилась мятая салатовая бумажка – список книг.
5. «Алиса в Зазеркалье»
6. «Дом, в котором…», М. Петросян
7. «Питер Пэн и Венди», Барри
8. «Последняя битва»
9. «Волхв», Фаулз
10. «Поворот винта», Генри Джеймс
11. «Сто лет одиночества», Маркес.
Первые четыре пункта отсутствовали, и она зачем-то все искала, искала и искала первую часть списка на доске, пока в дверь наконец не позвонили.
Марина торопливо пошла в коридор, плотно закрыв за собой дверь. С кухни доносился запах свежезаваренного кофе, но она чувствовала, что этому запаху никого не обмануть. От нее самой пахло бедой – душ не смыл ни аромата коньяка, ни сигаретного духа, хотя она чистила зубы так яро, что из десен пошла кровь. Если бы у нее было время подготовиться, она бы нанесла на лицо увлажняющую маску – густую и липкую баснословно дорогую слизь из Кореи, которая мигом возвращала лицу свежесть. Времени не было – и явно не о том, как она выглядит, ей следовало бы сейчас думать. Идеальная Мамочка уже бежала бы навстречу следователю по въездной дорожке от дома в шлепанцах на босу ногу и с вороньим гнездом на голове. «О боже, есть какие-то новости? Офицер, скажите мне, как есть. Я ее мать, черт возьми!» От Идеальной Мамочки в Марининой голове явно веяло соленым попкорном из опустевшего кинозала.
Она брызнула из флакона духов с полки в коридоре на волосы и запястья, прежде чем открыть дверь.