– Скорее всего, из них, но его никто не называл «фоном». Думаю, он был из бастардов.
– Был? – Епископ на секунду перестал жевать.
– Да, был, через четыре года при штурме Дрофера его убил арбалетчик. Болт пробил кирасу, вошел в грудь на палец, прямо в сердце. Он умер у меня на руках.
– А ты остался без хозяина?
– Да, но к тому времени я уже умел читать, считать и писать. Знал кое-какие законы. Последний год я вел всю его переписку и писал все его приказы. А он только прикладывал свой перстень.
– Так ты стал его писарем?
– Не совсем чтобы писарем. Лейтенант был бесшабашной храбрости человек. И вечно лез в самую кашу. А мне, к сожалению, приходилось следовать сразу за ним. Так что в палатке я был его писарем, а в бою оруженосцем. Таскал щит и алебарду.
Епископ, видимо, наелся и лениво ковырял ложкой взбитые сливки с ягодами. Теперь он не казался истеричным барином. Солдат видел, что перед ним сидит тонкий интриган, мастер политики, обмана и лукавства.
– И куда же ты пошел после смерти Брюнхвальда?
– Никуда не пошел. У Брюнхвальда был контракт с фон Крюнендорфом. Я так и остался у графа в полку. Он определил меня писарем в кавалерийскую роту.
– И как тебе было в кавалерийской роте?
– Весело. Они там все воровали.
– Воровали? И что ж они воровали?
– Все что только можно. Лошадей ставят на выпас, а фураж списывают. Коновалов вызывали каждый день. Как будто половина лошадей в роте больны.
– А они не болели?
– Конечно, болели, но не так часто, как приходили коновалы, и не так часто, как это оплачивал граф.
– Ха-ха-ха-ха, – засмеялся епископ. – Воровали! Какая прелесть!
– Прибавьте к этому перековку, которой не было, и ремонт сбруи, который был не нужен.
– Ты не только грамотный, ты еще и в лошадях разбираешься?
– У лейтенанта Брюнхвальда было четыре коня. У меня пятый. Четыре года ими занимался я.