Демон-помощник и заколдованная комната

Вернулись назад в беседку, попили с ней чай с пирогами. Девица спокойно сопела рядом. Истопилась баня. Василину оттащили туда, раздели. Матрена унесла все вещи, вплоть до исподнего. Все тело девушки было покрыто мелкими прыщиками и язвочками, может, от плохой одежды и редкой гигиены, а может, от порчи да заморочки.

Барышню напарила, нашептала над ней, помыла с отварами да окурила травками. Она немного очухалась и смогла из парилки выйти сама. Натянула на нее новую ночную рубашку да отправила спать в летнюю кухню.

Матрена сидела в беседке, пила очередную чашку чая и жевала пирог.

– Шмотки ее сожгла, – сообщила она мне. – Гореть не хотели. Бензинчика на них плеснула. Топливо сгорело, а они нет. Пришлось приложить всю свою смекалку. Вот только закончила. С девкой придется повозиться, много чего они на нее навешали, добрые люди. Сейчас так ее оставь, а завтра очухается, работать с ней будешь дальше. А я домой пойду, стара я для таких дел уже стала, но было приятно молодость вспомнить.

Мы с ней выпили еще по кружечке чая. Собрала ей с собой пирогов. Коловерша отдал мне телефон Василины, сунул в руки какой-то роскошный поднос, как бы извиняясь за разбитую посуду.

Проводила их до мотоцикла. Матрена мне послала воздушный поцелуй, натянула шлем с одним рогом, газанула и понеслась домой.

Посуду из шкафа беседки я нашла в тазу для белья. Коловерша обильно ее присыпал стиральным порошком и залил водой, хозяйственный товарищ.

Распусти мне косы, ветер

Мои уже привыкли, что у нас кто-то периодически ночует в летней кухне, так что Василину никто не беспокоил. Вечером карты на нее разложила, посмотреть, кто и почему на нее всякую гадость навел. Выпало две карты – мужчина и женщина, родственники между собой, это и понятно было еще из спутанных рассказов барышни. Еще вывалились крысы, ясно, жадность во всей красе, корысть, охота до чужих денег с порчей всякого-разного.

Можно было бы на нее отливочку на ночь сделать, но я так за целый день устала, что было не до этого. Помылась и спать завалилась, как медведь в берлогу. Спала без снов, а может, просто их не помню. Встала рано, смыла с себя в душе ночь и остатки сна. Попила немного воды, не ела. Мои родные еще спали. Саша вернулся поздно, даже не пошевелился, когда я вставала.

Шесть утра, солнце поднимается из-за горизонта. Взяла четыре толстые свечи. Новую белую простыню распахала на две части. Одну часть оставила дома. Нашла в бабушкиных заначках пакет с новыми деревянными гребешками. Все думала, зачем бабушка столько расчесок деревянных накупила, а теперь поняла.

Расстелила в предбаннике на полу простыню. Поставила в середину стул. В четырех углах тряпицы расставила подсвечники со свечами. Разбудила девицу и посадила ее на стул, лицом к открытой двери. Свечи зажгла. Стала волосы ей расчесывать да разное вычесывать, приговаривать да слова разные шептать.

– Морока, морока с того и этого бока, по свету бродила, Василину находила, глаза ладошками закрывала, тумана в голову напускала, себе подчинила, от людей закрыла. Морока, морока, уходи далеко, за леса, да за поля, в топкие болота, за тридевять земель в тридевятое царство. Морока-морочка в яром огне сгорала, все забывала, чужой наговор с Василины снимается, да в огне опаливается, горит да сгорает до пепла да до белого снега. Ясность разума-ума к Василине вернулась да проявилась. Как эти свечи тают, так и чужие мороки сгорают, до праха, до пепла, до пыли. Да будет так. Истинно!

Сколько раз я этот заговор говорила, не помню. Со мной и Василина тихо стала его шептать. Волосы ей расчесываю, голова у нее чистая, а на расческе паучки, веточки, паутинка. Так много всякого мусора. На простынку сыпятся, разбежаться, расползтись пытаются, а за границы тряпицы уйти не могут. По краю простыни Проша ходит, паучков с нее сгребает и сам их поедает.

Вычесывала до тех пор, пока расческа не стала чистой да свечи не догорели. Вывела ее из предбанника, велела умыться. Пока она умывалась, я собрала огарки, простынку, расческу. Все вынесла на пустырь и сожгла. У меня уже это место волшебным стало, столько всего там закопано да сгорело.

После этого душ приняла, целиком и полностью, с ног до головы, дабы смыть, если что-то прицепилось в процессе чистки.

Принесла Василине халат да белье новое. Снова пригодился бабушкин шифоньер, а я-то думала вещи в приют отвезти, новое же все было. А тут раз да через раз вещи пригождаются. Скоро пополнять его придется.

Через пять минут вышла барышня из летней кухни. Села на лавочку. Косу заплела, волосы у нее длинные, так ей хорошо. Чистая да свежая, с румянцем на щеках, а не с мертвенной серостью.

– Тетенька, – протянула она жалобно, – а где я?

– Меня Агнета зовут, – ответила я, – ты у меня дома. Вчера сама приехала. Завтракать будешь?