Он клял себя за то, что влюбился в нее. Это было достойно двадцатилетнего юнца, а не тридцатидвухлетнего – нет, восьмисоттридцатидвухлетнего! – мужчины. Человека, пролетевшего тысячи миллионов миль межзвездных пространств и сделавшего звезды своим владением. Влюбиться в восемнадцатилетнюю девчонку, знавшую лишь маленький кусочек Земли в течение крошечной доли времени!
Но Черчилль был практичен, а факт оставался фактом: он хотел получить в жены Робин Витроу – по крайней мере, пока не был огорошен ее вчерашним заявлением.
Какое-то время он ненавидел Питера Стэгга. Черчилль всегда слегка завидовал капитану – ведь тот был не только высок и красив, но и занимал должность, которую, как чувствовал Черчилль, он сам вполне был бы способен занять. Ему нравился Стэгг, и он уважал его, но, будучи честным с самим собой, знал, что завидует капитану.
Осознавать, что Стэгг, как обычно, одержал очередную победу, было почти невыносимо. Вечно этот Стэгг оказывался первым!
Невыносимым – почти.
Ночь тянулась, и Черчилль встал с постели, закурил сигару и, расхаживая туда-сюда, отважно вызвал самого себя на откровенность.
В том, что случилось, не было вины ни Стэгга, ни Робин. И Робин абсолютно не была влюблена в Стэгга. Бедный же чертяка Стэгг был приговорен к короткой, но бурной жизни.
Непосредственные же факты, с которыми Черчиллю предстояло иметь дело, были таковы: он хочет жениться на женщине, возможно, беременной от другого. Ни ей, ни ее отцу этого нельзя поставить в вину. Имело значение лишь то, хочет ли он жениться на Робин и вырастить ее ребенка как своего.
В конце концов, он лег в постель и заставил себя заснуть с помощью упражнений из йоги.
Примерно через час после рассвета он проснулся и вышел из своей комнаты. Слуга сообщил ему, что Витроу поехал в город в свою контору, а Робин с матерью отправились в храм. Через два часа или раньше женщины должны были вернуться.
Черчилль спросил о Сарванте, но тот еще не появлялся.
Он позавтракал в компании детишек. Они просили рассказать что-нибудь о путешествии к звездам. Черчилль вспомнил эпизод на Вольфе, когда команда, удирая от люпинов на плоту через болото, напоролась на воздушных осьминогов. Эти огромные твари парили в воздухе на надутых легким газом пузырях, а добычу хватали длинными висячими нитями. Эти нити били жертву током – убивали или парализовали, – а потом мощные когтистые щупальца разрывали ее на части.
Дети сидели молча с широко раскрытыми глазами и жадно внимали истории, как если бы видели перед собой полубога. К концу завтрака он заметно помрачнел, особенно когда вспомнил, что жизнь ему спас, обрубив щупальце мерзкого гада, не кто иной, как Стэгг.
Когда он поднялся из-за стола, дети стали просить его рассказать что-нибудь еще. Его отпустили только после обещания продолжить историю днем.
Он приказал слугам передать Сарванту, чтобы тот его подождал, а Робин – что идет разыскивать своих товарищей по экипажу. Слуги настояли, чтобы он взял экипаж и упряжку. Ему не хотелось быть обязанным Витроу еще больше, но вдруг да он воспримет отказ как оскорбление? Черчилль поехал по Коунч-авеню, направляясь к стадиону, где стояла «Терра».
Найти нужного чиновника оказалось нелегко – кое в чем Вашингтон не менялся. За небольшую мзду тут и там он получил нужную информацию и наконец попал в офис человека, в чьем ведении находилась «Терра».
– Я бы хотел знать, где сейчас ее экипаж, – спросил он.
Чиновник извинился, вышел минут на пятнадцать, в течение которых искал информацию о бывших членах экипажа «Терры». Вернувшись, он сообщил, что все, кроме одного, сейчас в Доме Потерянных Душ. Это, по его словам, был пансион со столом и квартирой для иностранцев и путешественников, не способных найти гостиницы для членов братства, к которому они принадлежат.
– Если вы – брат героя-Солнце, да еще находитесь в пределах города, то могли бы остановиться в Холле Лося, – сообщил чиновник. – Но пока вас не посвятят в братство, вам придется искать себе любое общественное или частное жилье. Это не всегда просто.
Черчилль поблагодарил и вышел. Следуя указаниям чиновника, он поехал к Дому Потерянных Душ.