Она уехала в Англию

– Клеманс Экстон, – словно заклинание полушепотом повторила Лиза.

Тео пультом включил музыку, и зазвучал мягкий джаз, разливаясь повсюду своими фирменными медленными аккордами. Он окрасил пространство в золотые тона и закружил вокруг Лизы и Тео неожиданными сочетаниями нот. Металлический звук трубы издал протяжный стон, уступив очередь тихим неторопливым басам и грациозному пианино.

Им больше не хотелось говорить, потому что слова, переведенные в их головах на разные языки, не могли выразить истинных чувств, становящихся сильнее с каждой минутой, проведенной вместе. Буквы, окрашенные в звуки, и звуки, окрашенные в чувства, ждали где-то глубоко, приняв решение не мешать этому совершенному в своей красоте и последовательности ходу событий.

Лиза позволила Тео медленно расстегнуть сзади молнию на платье. Податливый материал скользнул по ее телу, и она почувствовала на шее горячее дыхание Тео. Он повернул ее к себе и, взяв за лицо, жадно поцеловал в губы. Она наконец позволила себе расслабиться и задрожать от нетерпения. Она больше не могла справляться со своим телом, переставшим принадлежать ей. Оно целиком принадлежало Тео, и он это знал.

В этот момент стерлись очертания их национальной принадлежности. Они стали воплощением мужской и женской энергии в их чистом виде, переплетенных и нашедшим в этом высшую точку наслаждения.

* * *

Тишина тесно заполнила собою спальню, ничего не нарушало ее спокойного присутствия. Лиза лежала на огромной кровати, на белоснежных, хрустящих простынях, слушая ровное дыхание Тео. Он уснул, а она так и не смогла сомкнуть глаз, боясь, что таким образом сократит пребывание рядом с мужчиной, олицетворявшем все ее женские мечты. Она радовалась этому состоянию, как земля радуется долгожданному дождю после затянувшейся, испепеляющей засухи. Будучи русской женщиной, она не могла поверить, что счастье бывает просто так и что она элементарно его заслужила. Это было невыносимо.

Ей легче было находиться рядом с мужчиной, с которым ей было тяжело и неспокойно, мечтая каждую ночь о том, чтобы это когда-нибудь закончилось. Тео не знал о том, что она замужем, а она не знала, как ему об этом теперь рассказать.

Сегодня вечером она поняла, как к ней относился этот человек, и скрывать правду от него было больше невыносимо. Она твердо решила вывести разговор на эту тему и рассказать ему обо всем завтра вечером. Она не знала, какой будет его реакция, но это и не имело значения, поскольку рано и поздно тайное становится явным.

«Скорее уже поздно». Лиза споткнулась об эту мысль, и ей стало тревожно. Она встала с кровати и на носочках прошла в ванную, объединенную со спальней Тео. Она включила неяркий свет у зеркала и посмотрела на себя.

«Главной проблемой всегда было то, что я не знала, чего хочу», – пронеслось у нее в голове. Ей показалось, что, несмотря на усталость и глубокую ночь, она выглядела счастливой и очень свежей. От радости ее лицо разгладилось и приобрело мечтательное выражение. Она осторожно провела пальцами по легкому румянцу на щеках, словно хотела убедиться, что это не сон.

«Теперь же я знаю это точно. Я хочу смотреться в это зеркало каждый день и чувствовать то, что я чувствую сейчас, идя обратно в постель к мужчине, сделавшему из меня то, что сейчас отражается на этой гладкой поверхности».

Она решила поменять билеты и остаться с Тео настолько долго, насколько это возможно. Она приняла происходящее с ней за знак и за возможность купить завтра бумагу для рисования и карандаши, чтобы начать делать наброски одежды, создавать которую она мечтала уже много лет.

Она тихо оделась и вышла из дома.

Глава 21

Лиза сидела за компьютером, тщательно отыскивая слова для перевода текста об услугах первоклассного отеля на Мальдивах. Внезапно стол сильно завибрировал и раздался оглушительный рокот как от винта вертолета. Лиза посмотрела в окно и увидела не вертолет, а гигантскую махину с двумя винтами по разным сторонам. Ей стало страшно, потому что каждый раз, когда она слышала звуки военных вертолетов или самолетов, очень близко пролетавших над домом, ей казалось, что наступила война, а из-за того, что она никогда не читает и не смотрит новости, она узнала об этом последней.

После того, как угроза миновала и небо снова стало мирно-голубым, как атласная голубая лента, Лиза вернулась за стол.

Пристально всматриваясь в экран, она почувствовала безразличие. Его корни были в подавляемом ею годами раздражении и потаенной обиде, постепенно побеждающими в схватке с ответственностью, отчаянно пытающейся контролировать происходящее.

Больше всего ей захотелось стереть все рабочие файлы и закрыть компьютер. Она впервые так сильно почувствовала тщетность своей работы. Ей стало нестерпимо тошно. Для чего она это делала? Как обесточенный механизм, по инерции все еще выполняющий одни и те же автоматические действия. Она любила организовывать слова, играть с ними, но тексты, выходящие из-под ее руки, не имели ничего общего с ее любовью, они не имели души. Между строчками не было эмоций, они состояли из обескровленных черно-белых символов и выцветших фактов. И так продолжалось несколько лет.

С одной стороны, она помогала людям, говорящим на разных языках, понимать друг друга, а с другой стороны, этот язык был безличностным и неживым. Любой роботизированный механизм мог вместо нее выполнять подобные задачи, возможно даже еще качественнее.

Она продолжила работать, отловив в потоке неприятных мыслей небольшую надежду на то, что, когда приедет Лия, она попросит ее съездить с ней в город, чтобы купить бумагу для рисования. Она сможет выплеснуть на бумагу скрытые фантазии, выбивающие дверь из подсознания наружу. Она больше не могла терпеть, ей хотелось говорить, но на этот раз с помощью кисти и цветных, наполненных жизнью линий.