Реанимация солнца

22
18
20
22
24
26
28
30

Плевать.

Разряд.

Из приемной послышался треск. Лампа под потолком предательски мигнула. От нарастающего тревожного писка заложило уши. Не нужно было даже смотреть на монитор, чтобы понять очевидное.

Шейдер был мертв.

Три с половиной минуты.

Разряд!

Щиток электропитания взорвался фонтаном ярких искр. Бум-бум-бум – в приемной, смотровой, кладовой, коридоре лопнули от перегрузки сети галогенные лампы. Монитор сканера погас, захлебнувшись собственным писком. В последний раз вспыхнул огонек на экране дефибриллятора – и клиника погрузилась во мрак.

Шиссово семя! Только этого не хватало!

Что ж, хотя бы стало тихо.

Три минуты.

Я отшвырнула прочь бесполезные электроды. Шейд, умеющий приспосабливаться к любым неблагоприятным внешним условиям, адаптировал глаза к темноте, и в тусклом свете уличных рекламных вывесок, бьющем в окно сквозь стену дождя, я смогла различить контуры мертвого тела на операционной койке. Две минуты сорок секунд.

Нельзя сдаваться. Не сейчас.

«Соберись, Сола!»

Тридцать нажатий, два вдоха, затем повторить. Держать ритм сто ударов в минуту.

Руки крест-накрест легли на гладкую кожу грудной клетки. Шейдер был теплым – из тела еще не ушли последние крохи жизни. Только сердце не билось. И шейд не отвечал.

Нужно всего лишь пробудить его…

Две минуты двадцать секунд.

Выудив из памяти популярную песенку, которой Саул научил меня для поддержания ровного ритма непрямого массажа сердца, – что-то про необходимость оставаться живым, очень иронично, – я кивнула сама себе, настраиваясь.

И резким толчком надавила на неподвижную грудь манна.

Раз, два, три – оживай же, ну! – шесть… восемь… тридцать. Запрокинуть голову шейдера, коснуться губами холодных сухих губ, вдувая живительный кислород в легкие. И снова – раз, два, три…