— Мне так хотелось бы называть вас тетя Марилла, — сказала Аня печально. — У меня никогда не было тети или другой родственницы… даже бабушки. Мне казалось бы, что я действительно принадлежу вам. Можно мне называть вас тетя Марилла?
— Нет, я тебе не тетя, и я не люблю давать людям титулы, которых они не носят на самом деле.
— Но мы могли бы вообразить, что вы моя тетя.
— Я не могла бы, — сказала Марилла неумолимо.
— Вы никогда не воображаете вещи не такими, какие они на самом деле? — спросила Аня, широко раскрывая глаза.
— Нет.
— Ах! — Аня глубоко вздохнула. — Ах, мисс… Марилла, как много вы теряете!
— Не думаю. Зачем воображать вещи не такими, какие они на самом деле? — возразила Марилла. — Когда Бог создал нас в таком, а не ином мире, то не для того, чтобы мы этот мир воображали иным. Ах да, это мне напомнило… Аня, пойди в гостиную — вытри только ноги как следует и не напусти мух — и принеси мне открытку, которая стоит на каминной полке. На ней напечатана молитва "Отче наш", и сегодня вечером ты потратишь свое свободное время на то, чтобы выучить ее наизусть. Таких молитв, как я слышала вчера, больше быть не должно.
— Да, я думаю, это была очень нескладная молитва, — сказала Аня извиняющимся тоном, — но, понимаете, у меня не было никакого опыта. Нельзя ожидать, чтобы человек хорошо молился с первого же раза, правда? Я придумала замечательную молитву, когда легла в кровать, как я вам и обещала. Она была почти такая же длинная, как у священника, и очень поэтичная. Но поверите ли? Я не могла вспомнить ни одного слова, когда проснулась сегодня утром. Боюсь, я никогда не смогу сочинить другую, такую же хорошую. Почему-то, когда что-нибудь придумываешь во второй раз, никогда не получается так хорошо, как было в первый. Вы это замечали?
— Есть кое-что, что ты должна заметить, Аня. Когда я велю тебе что-то сделать, я хочу, чтобы ты слушалась меня сразу, а не стояла столбом и не рассуждала об этом без конца. Иди и сделай, что я тебе велела.
Аня быстро направилась через переднюю в гостиную, однако не вернулась оттуда. Прождав минут десять, Марилла отложила вязанье и, поджав губы, отправилась за ней. Она обнаружила Аню неподвижно стоящей перед картиной, которая висела на стене между двумя окнами. Девочка сцепила руки за спиной, лицо ее было поднято вверх, в глазах светилась мечта. Белый и зеленоватый свет, пробиравшийся в комнату через ветки яблонь и плюща, обливал погруженную в созерцание маленькую фигурку неземным сиянием.
— Аня, о чем ты думаешь? — спросила Марилла резко.
Аня, вздрогнув, вернулась на землю.
— Об этом, — сказала она, указывая на картину — довольно яркую репродукцию под названием "Христос, благословляющий детей", — и я как раз воображала, что я одна из них, что я — вон та девочка в голубом платье, которая стоит в уголке, словно она никому не принадлежит, совсем как я. Она кажется такой одинокой и печальной, правда? Я думаю, у нее нет ни отца ни матери. Но ей тоже хотелось получить благословение, и поэтому она робко пробралась в уголок, надеясь, что никто ее не заметит, никто, кроме Него. Я уверена, я знаю, что она при этом чувствовала. У нее сильно билось сердце и руки похолодели, как у меня, когда я спросила вас, оставите ли вы меня здесь. Она боялась, что Он может не заметить ее. Но Он, наверное, заметил, как вы думаете? Я пыталась все это вообразить — как она пробиралась все ближе и ближе, пока не оказалась совсем близко к Нему. И тогда Он взглянул на нее и положил руку ей на голову, и ах какой радостный трепет охватил ее! Но я хотела бы, чтобы художник не изображал Его таким грустным. У Него такое лицо на всех картинах, вы замечали? Но мне не верится, что Он в самом деле выглядел таким грустным, а то дети боялись бы Его.
— Аня, — сказала Марилла, удивляясь, почему она уже давно не прервала речь девочки, — нельзя говорить такие вещи. Это непочтение… явное непочтение..
Глаза Ани выразили изумление.
— Но я чувствую такое благоговение! Я совершенно не хотела быть непочтительной.
— Да, я верю тебе… но нельзя говорить так бесцеремонно об этих вещах. И еще одно, на что ты должна обратить внимание, Аня. Когда я тебя за чем-нибудь посылаю, возвращайся сразу, а не мечтай и не фантазируй перед картинами. Помни об этом! Возьми эту открытку и пойдем в кухню. Теперь сядь в углу и выучи эту молитву наизусть.
Аня прислонила открытку к кувшину, в котором стояли цветущие яблоневые ветки. Она принесла их перед обедом, чтобы украсить стол, — Марилла косо посмотрела на это украшение, но ничего не сказала. Девочка оперла подбородок на руки и несколько минут молча и внимательно смотрела на напечатанную молитву.
— Мне это нравится, — объявила она наконец. — Очень красиво. Я слышала эту молитву прежде: однажды ее читал ректор воскресной школы в приюте. Но тогда мне не понравилось. У него был такой скрипучий голос, и молился он так мрачно. И я ясно чувствовала, что для него молитва была неприятной обязанностью… Это не поэзия, но на меня она производит такое же впечатление, как поэзия. "Да святится имя Твое". Это совсем как мелодия. Ах, я так рада, что вы велели мне это выучить, мисс… Марилла.