— Ничуточки, — отвечала Диана, поднимая штору. — Чудесный вечер, и не будет никакой росы. Смотри, какая луна.
— Я так рада, что мое окно выходит на восток, прямо на рассвет, — сказала Аня, подходя к Диане. — Чудесно, что каждое утро можно видеть, как солнце появляется из-за тех длинных холмов и сияет, разгораясь, через острые вершины елей. И каждое утро солнце бывает какое-то новое, и я чувствую, словно душа моя купается в этом разливе первого утреннего солнца. Ах, Диана, я так люблю эту комнатку! Даже не знаю, как я смогу обойтись без нее, когда со следующего месяца перееду жить в город.
— Не говори сегодня об отъезде, — взмолилась Диана. — Не хочу об этом думать! Я чувствую себя от этого такой несчастной, а сегодня мне хочется хорошо провести вечер. Что ты будешь декламировать? Ты очень волнуешься?
— Ничуть. Я так часто выступала перед публикой, что уже не испытываю никакого беспокойства. Я решила прочесть "Обет девушки". Это такое трогательное стихотворение. Лаура Спенсер собирается читать что-то смешное, но я предпочитаю заставлять людей плакать, а не смеяться.
— А что ты прочтешь на бис?
— Они и не подумают вызывать меня на бис, — усмехнулась Аня, которая в глубине души лелеяла надежду, что ее все-таки вызовут, и уже видела в мечтах, как она рассказывает об этом Мэтью на следующее утро за завтраком. — Ах, вот уже Билли и Джейн едут… Я слышу стук колес. Пойдем!
Билли Эндрюс настаивал, чтобы Аня непременно села рядом с ним на переднем сиденье, поэтому она с неохотой, но уступила его просьбе. Она гораздо охотнее села бы сзади вместе с девочками, где могла бы смеяться и болтать сколько душе угодно. С Билли же не могло быть и речи о том, чтобы смеяться или болтать. Это был рослый, полный, крепкий двадцатилетний парень с круглым невыразительным лицом и в высшей степени досадным отсутствием дара поддерживать беседу. Но он безмерно восхищался Аней, и его распирало от гордости при мысли о перспективе подкатить к гостинице, имея рядом с собой эту прелестную, стройную и прямую фигурку.
Аня, повернувшись боком, ухитрялась болтать с девочками, а порой из вежливости обращалась и к Билли, который усмехался или похохатывал, но ни разу не сумел вовремя придумать, что сказать в ответ. Но вопреки всему, Аня сумела получить удовольствие от поездки. Это был вечер, предназначенный для удовольствий. На дороге было полно экипажей, направлявшихся к гостинице, и повсюду раздавался и эхом повторялся серебристый, ясный смех. Когда они подъехали к гостинице, все здание сверкало огнями. Их встретили дамы из комитета по организации концерта, одна из которых забрала Аню в исполнительскую уборную, где было полно членов шарлоттаунского симфонического клуба; и среди них Аня вдруг почувствовала себя неуверенной, испуганной и провинциальной. Платье ее, которое в комнатке в мезонине казалось таким красивым и элегантным, теперь выглядело простеньким и заурядным — слишком простым и заурядным, думала она — среди всех этих шелков и кружев, которые блестели и шелестели вокруг нее. Что была ее нитка жемчуга в сравнении с бриллиантами красивой величавой дамы, стоявшей рядом с ней? И какой убогой должна была выглядеть ее единственная крошечная розочка рядом со всеми этими великолепными оранжерейными цветами, украшавшими платья других дам! Аня сняла шляпу и жакет и, чувствуя себя несчастной, отступила в уголок. Как ей хотелось оказаться снова в белой комнатке Зеленых Мезонинов!
Еще хуже пришлось ей на эстраде большого концертного зала гостиницы, где она оказалась вслед за этим. Электрические лампы слепили глаза, запах духов и шум зала одурманивали. Ей гораздо больше хотелось сидеть среди публики рядом с Дианой и Джейн, которые, похоже, чудесно проводили время. Она оказалась стиснутой между полной дамой в розовых шелках и высокой девицей в белом кружевном платье и с презрительной миной на лице. Полная дама время от времени поворачивала голову и разглядывала Аню в лорнет, так что та, задетая за живое этим критическим исследованием, каждый раз чуть не вскрикивала. Все это время девица в белых кружевах довольно громко беседовала с другой своей соседкой о сидящих в зале "деревенских увальнях" и "сельских красотках" и с выражением скуки на лице высказывала предположения о том, как будет «забавно» послушать выступления объявленных в программе местных талантов. Аня почувствовала, что будет ненавидеть эту девицу в кружевах до конца своих дней.
К несчастью для Ани, случилось так, что остановившаяся в эти дни в гостинице профессиональная чтица тоже согласилась выступать на концерте. Это была стройная темноглазая женщина в чудесном платье из блестящей серой ткани, словно вытканной из лунных лучей, с драгоценными камнями на шее и в волосах. У нее был изумительно гибкий голос и необыкновенная сила выражения; ее выступление привело публику в бурный восторг. Аня со сверкающими глазами, совершенно забыв на это время о себе и своих тревогах, слушала ее с восхищением. Но когда чтица кончила, Аня закрыла лицо руками. Нет, она никогда не сможет выступать после этого… никогда! Да как она могла думать, что умеет декламировать? Ах, если бы только оказаться снова в Зеленых Мезонинах!
И в этот неудачный момент было объявлено ее выступление. Сама не зная как, Аня (она не заметила, как удивленно вздрогнула и виновато взглянула на нее девица в белых кружевах; но даже если бы и заметила, то не поняла бы тонкого комплимента, косвенно выразившегося в этой реакции) поднялась и неуверенно вышла вперед. Она была так бледна, что Диана и Джейн, сидя на своих местах в зрительном зале, схватились за руки в порыве сочувствия.
В эту минуту Аня была жертвой всеподавляющего приступа сценического волнения. Хоть она и часто выступала перед публикой, никогда прежде ей не случалось оказаться лицом к лицу с такой аудиторией, как в этом зале, и это зрелище повергло ее в полную беспомощность. Все было таким необычным, таким ослепительным, таким обескураживающим — эти ряды дам в вечерних туалетах, это критическое выражение лиц, вся эта атмосфера богатства и культуры. Это было так не похоже на простые деревянные скамьи дискуссионного клуба, где было полно знакомых, сочувственных лиц друзей и соседей. Эти люди, думала она, будут безжалостно судить ее. Может быть, они, как и та девица в белых кружевах, только и желают, что позабавиться ее «деревенскими» стараниями. Она почувствовала себя безнадежно и беспомощно пристыженной и несчастной. Колени ее дрожали, сердце трепетало, ее охватила ужасная слабость; она не могла произнести ни слова. Еще минута — и она убежала бы со сцены, несмотря на все унижение, которое, как она чувствовала, стало бы после этого ее вечным уделом.
Но неожиданно, когда ее широко раскрытые испуганные глаза пробегали по лицам слушателей, она заметила в глубине зала Гилберта Блайта, чуть наклонившегося вперед с улыбкой на лице — улыбкой, которая показалась Ане одновременно торжествующей и язвительной. На самом деле ничего подобного не было: Гилберт улыбался просто от удовольствия, ему нравился концерт; особенно же приятное впечатление произвела на него стройная белая фигурка и одухотворенное лицо Ани на фоне зеленых пальм в кадках. Джози Пай, с которой он приехал на концерт, сидела рядом с ним, и ее лицо действительно выражало и торжество, и насмешку. Но Аня не видела Джози, да, впрочем, не обратила бы на нее внимания, если бы и увидела. Она глубоко вздохнула, гордо вскинула голову и ощутила прилив смелости и решимости, пронзивший ее словно электрический ток. Она не осрамится перед Гилбертом Блайтом… Она не позволит ему насмехаться над ней, никогда, никогда! Страх и неуверенность мгновенно исчезли. Она начала читать; ее чистый, приятный голос достигал самых дальних уголков зала, не дрожа и не прерываясь. Самообладание полностью вернулось к ней, а вследствие сильной реакции, наступившей после ужасного момента бессилия, она декламировала так, как никогда прежде. Когда она кончила, зал взорвался бурей искренних аплодисментов. Аня, отступив на свое место и покраснев от робости и восторга, почувствовала, как полная дама в розовых шелках энергично сжимает ее руку.
— Моя дорогая, вы читали чудесно, — зашептала она. — Я плакала, как дитя, честное слово. Ах, слышите, кричат «бис»… Они непременно хотят, чтобы вы читали еще!
— Ах, я не могу, — сказала Аня смущенно. — Но… я должна, а то Мэтью будет разочарован. Он говорил, что меня вызовут на бис.
— Нельзя разочаровать Мэтью, — сказала дама в розовом, смеясь.
Улыбающаяся, раскрасневшаяся, с сияющими глазами, Аня легко и быстро вернулась на сцену и прочитала небольшой забавный монолог, окончательно покорив публику. Оставшийся вечер, был настоящим Аниным триумфом.
Когда концерт завершился, полная дама в розовом, оказавшаяся женой какого-то американского миллионера, взяла Аню под свое крыло и представила всем знакомым, каждый из которых был очень любезен с ней. И профессиональная чтица, миссис Эванс, тоже подошла и долго беседовала с ней. Она сказала, что у Ани очаровательный голос и что она очень хорошо «интерпретировала» прочитанные произведения. Даже девица в белых кружевах сказала ей какой-то невыразительный комплимент. Ужинали они в большой, красиво убранной столовой. Диана и Джейн также были приглашены к столу, так как они приехали с Аней, но Билли нигде не смогли найти, он скрылся в смертельном страхе перед такой честью. Однако девочки нашли его возле экипажа, когда ужин окончился и они весело выбежали на улицу, залитую спокойным белым сиянием луны. Аня глубоко вздохнула и взглянула в ясное небо над темными вершинами елей.
Ах, как хорошо было опять оказаться среди чистоты и молчания ночи! Каким великим, неподвижным, чудесным было все вокруг! Слышался тихий ропот моря, а вдали темнели утесы, словно мрачные великаны, охраняющие заколдованный берег.
— Великолепный был вечер, правда? — вздохнула Джейн, когда экипаж тронулся в обратный путь. — Как я хотела бы быть богатой американкой, чтобы проводить лето в роскошной гостинице, носить драгоценности и платья с большим вырезом, есть мороженое и салат с цыпленком каждый божий день. Не сомневаюсь, это было бы гораздо веселее, чем учить детей в школе. Аня, ты читала просто великолепно! Хотя сначала я боялась, что ты и вовсе не начнешь. Мне кажется, что ты читала лучше, чем миссис Эванс.