Аня из Зелёных Мезонинов

— Ах, нет, не говори так, Джейн, — живо возразила Аня. — Это просто глупо! Я не могла читать лучше, чем миссис Эванс, ты ведь знаешь, она профессиональная чтица, а я всего лишь школьница с некоторыми способностями. И я вполне удовлетворена, если слушатели сочли, что я хорошо декламировала.

— У меня есть комплимент для тебя, Аня, — отозвалась Диана. — По крайней мере, я думаю, это должен быть комплимент, судя по тону, каким была сказана эта фраза. Или отчасти комплимент. Там был один американец, он сидел позади нас… такой романтического вида мужчина, с черными как смоль волосами и глазами. Джози Пай говорит, что он знаменитый художник и что кузина ее матери в Бостоне замужем за одним из его одноклассников. Так вот, мы слышали, как он сказал — помнишь, Джейн? — "Кто эта девушка на эстраде с такими чудесными тициановскими волосами? Я с удовольствием написал бы ее портрет". Представляешь, Аня? Но что это значит — "тициановские волосы"?

— В переводе на обычный язык — просто рыжие, — засмеялась Аня. — Тициан был великим художником и очень любил рисовать рыжих женщин.

— Видели все эти бриллианты, которые носят эти дамы? — вздохнула Джейн. — Они прямо-таки ослепляют! А вам хотелось бы быть богатыми, девочки?

— Мы и так богаты, — сказала Аня решительно. — Нам шестнадцать лет, и впереди целая жизнь, мы счастливы, как королевы, и у всех нас более или менее богатое воображение. Посмотрите только на море, девочки! Само серебро, и тени, и фантастические образы… Мы не могли бы лучше насладиться его прелестью, если бы даже имели миллионы долларов и бриллиантовые ожерелья. И сами вы не поменялись бы местами ни с одной из этих дам, если бы даже могли. Хотелось бы вам быть этой девицей в белых кружевах и всю жизнь ходить с таким кислым выражением, как будто вы родились, только чтобы задирать нос и презирать целый свет? Или этой дамой в розовом, которая, конечно, и добрая, и милая, но такая низенькая и толстая, что у нее совсем нет фигуры? Или даже миссис Эванс с таким печальным-печальным выражением глаз? Она, должно быть, иногда ужасно несчастна, раз у нее такой взгляд. Ты сама знаешь, Джейн, что не поменялась бы местами ни с одной из них!

— Ну… не знаю… — сказала Джейн неуверенно. — Я думаю, что бриллианты могут неплохо утешить человека.

— Нет, я не хочу быть никем, кроме себя самой, даже если на всю жизнь останусь без бриллиантового утешения, — объявила Аня. — Я вполне довольна тем, что я — Аня из Зеленых Мезонинов со своей ниткой жемчуга. Я знаю, что Мэтью дал мне вместе с ней столько любви, сколько никогда не получала ее милость, дама в розовых шелках со своими бриллиантами.

Глава 34

Семинаристка

Следующие три недели в Зеленых Мезонинах кипела работа: Аня готовилась к отъезду в семинарию, и нужно было многое обсудить и устроить, многое сшить и собрать. Анин гардероб был красивым и разнообразным, об этом позаботился Мэтью, и на этот раз Марилла не высказывала никаких возражений, что бы он ни покупал. Более того… Однажды вечером она поднялась в комнатку в мезонине, держа в руках отрез тонкого бледно-зеленого материала.

— Аня, вот, это на легкое нарядное платье. Конечно, я не считаю, что оно так уж необходимо: у тебя полно красивых платьев; но я подумала, что, может быть, тебе хотелось бы иметь что-нибудь особенно нарядное, на случай если тебя в городе куда-нибудь пригласят, на вечеринку или что-нибудь в этом роде. Я слышала, что Джейн, Руби и Джози сшили "вечерние платья", как они выражаются, и я не хочу, чтобы ты от них отставала. На прошлой неделе я попросила миссис Аллан съездить со мной в город, чтобы помочь мне выбрать ткань, а шить отдадим Эмили Джиллис. У Эмили неплохой вкус, и в шитье с ней никто не сравнится.

— Ах, Марилла, ткань — просто прелесть! — воскликнула Аня. — Я так вам благодарна! Вы так добры ко мне, что от этого мне с каждым днем все труднее оторваться от дома.

Зеленое платье было сшито с таким количеством складочек, оборочек и сборочек, какое только позволял неплохой вкус Эмили. Однажды вечером, желая доставить удовольствие Мэтью и Марилле, Аня надела его и продекламировала перед ними в кухне "Обет девушки". Глядя на прелестное оживленное лицо и грациозные движения Ани, Марилла в мыслях вернулась к тому вечеру, когда Аня впервые приехала в Зеленые Мезонины, и в памяти живо возник образ странного, испуганного ребенка в нелепом и тесном желтовато-коричневом платье из грубой ткани, с горьким разочарованием в глазах, полных слез. От этих воспоминаний у самой Мариллы слезы навернулись на глаза.

— Каково! Моя декламация заставила вас плакать, Марилла, — сказала Аня весело, склоняясь над Мариллой, чтобы запечатлеть легкий поцелуй на ее щеке. — Вот это можно назвать подлинным триумфом!

— Нет, я плакала не над тем, что ты читала, — сказала Марилла, которая сочла бы ниже своего достоинства поддаться такой слабости из-за какой-то "поэтической чепухи". — Я не могла не вспомнить, какой маленькой девочкой ты была, Аня. И мне захотелось, чтобы ты навсегда осталась маленькой девочкой, пусть даже со всеми твоими чудачествами. Теперь ты выросла и уезжаешь… Ты кажешься такой высокой и элегантной и такой… такой… совершенно другой в этом платье, как будто ты совсем не из Авонлеи… и мне от этого всего так грустно.

— Марилла! — Аня присела у колен Мариллы на краешек ее полосатого платья, обеими руками взяла ее морщинистое лицо и серьезно и нежно взглянула ей в глаза. — Я ничуть не изменилась… ничуть. Я только, как дерево, выросла и раскинула ветви. Мое настоящее Я… здесь, в глубине… осталось тем же самым. И таким и останется, куда бы я ни поехала и как бы сильно ни изменилась внешне; в душе я всегда буду вашей маленькой Аней, которая будет с каждым днем все глубже и сильнее любить вас, и Мэтью, и дорогие Зеленые Мезонины.

Аня прижалась своей свежей, юной щекой к морщинистой щеке Мариллы и протянула руку, чтобы погладить по плечу сидевшего рядом Мэтью. Многое бы дала Марилла в эту минуту, чтобы иметь Анину способность изливать чувства в словах; но натура и привычка решили иначе — и она могла только обнять крепче свою девочку и нежно прижать ее к сердцу, желая, чтобы никогда не пришлось отпускать ее от себя.

Мэтью, с подозрительной влагой в глазах, встал и направился к двери. Там под звездами голубого летнего вечера он, взволнованный, прошел через двор к воротам и остановился под высокими тополями.

— Ну, думаю, мы ее не испортили, — бормотал он с гордостью. — Похоже, хоть я и вмешивался иногда, это не повредило. Она умная и хорошенькая, и к тому же добран и любящая, и это-то лучше всего. Она стала для нас настоящим благословением, и не было счастливее ошибки, чем та, что сделала тогда миссис Спенсер… если это была ошибка… Не верю, что это была ошибка. Это было Провидение, потому что Всемогущий видел, что она нам нужна.

Наконец, наступил день Аниного отъезда. Чудесным сентябрьским утром они с Мэтью отправились в путь после слезного прощания с Дианой и сухого, делового — во всяком случае со стороны Мариллы — с Мариллой. Но когда Аня уехала, Диана осушила слезы и уехала со своими кузенами из Кармоди на пикник в Уайт Сендс, где ухитрилась совсем неплохо провести день; в то время как Марилла с отчаянной энергией принялась за совсем ненужную работу и занималась ею весь день, стараясь заглушить в себе самую горькую душевную боль — боль, которая жжет и гложет и которую не смоют легкие и быстрые слезы. Но ночью, когда Марилла легла спать с тяжким и болезненным сознанием, что маленькую комнатку в мезонине уже не согревает присутствие яркой юной жизни и не оживляет ровное спокойное дыхание, она зарылась лицом в подушку и так горько зарыдала о своей девочке, что потом, когда достаточно успокоилась, сама ужаснулась этому, подумав, как, должно быть, нехорошо так «расстраиваться» из-за одного грешного человеческого существа.