Аня из Шумящих Тополей

— Ненавидели?

— Смертельно, дорогая. Все это знали. Они ненавидели друг друга много лет — по сути дела, всю их супружескую жизнь. Они поссорились на пути домой из церкви после венчания. Я часто удивляюсь, как они умудряются так мирно лежать здесь бок о бок.

Аня содрогнулась. Как ужасно — сидеть друг против друга за столом, лежать рядом ночью, идти в церковь крестить своих младенцев и все это время ненавидеть друг друга! Но ведь сначала у них, должно быть, была взаимная любовь. Не может ли быть так, что она и Гилберт когда-нибудь… Глупости! Эти Прингли действуют ей на нервы.

— Здесь похоронен красавец Джон Мактабб. Всегда подозревали, что это из-за него утопилась Аннета Кеннеди. Мактаббы все были красавцы как на подбор, но верить было нельзя ни одному их слову. Раньше здесь было и надгробие их дяди Сэмюела. Пятьдесят лет назад пришло известие, что он утонул в море, и тогда здесь поставили могильную плиту. А когда он явился живой и здоровый, семья забрала камень с кладбища. Человек, у которого они его купили, не согласился взять его обратно, и тогда жена Сэмюела приспособила его для разделки теста. Разделывать тесто на мраморной могильной плите! Но она говорила, что та могильная плита подходила для этого великолепно. Дети Мактаббов всегда приносили в школу печенье с выпуклыми буквами и цифрами на нем — фрагментами эпитафии. Они щедро раздавали всем это печенье, но я никогда не могла заставить себя съесть хотя бы одно. Я в этом отношении с предрассудками… А здесь мистер Харли Прингль. Он однажды проиграл предвыборное пари, и ему пришлось прокатить Питера Мактабба по главной улице в тачке, нарядившись в дамскую шляпку. Весь Саммерсайд вышел посмотреть, кроме Принглей, конечно. Они чуть не умерли со стыда… А здесь Милли Прингль. Я очень любила Милли, хоть она и из Принглей. Она была такая хорошенькая и с такой легкой походкой — как у феи. Иногда я думаю, дорогая, что в такие вечера, как нынешний, она, должно быть, выскальзывает из могилы и танцует, как танцевала прежде. Но, вероятно, у христианки не должно быть таких мыслей. Как вы считаете?.. А здесь могила Херба Прингля. Это был один из веселых Принглей. Он всегда всех смешил, а однажды расхохотался прямо в церкви, когда Мита Прингль склонила голову в молитве и из цветов на ее шляпке выскочила мышка. Мне было не до смеха. Я не знала, куда девалась эта мышка. Я обмотала подол юбки вокруг щиколоток, зажала и держала так до конца службы, но вся проповедь для меня была испорчена. Херб сидел позади меня, и что это был за хохот! Те, кому не было видно, что произошло, решили, что он сошел с ума. Мне казалось, что этот его смех не сможет затихнуть. Будь Херб жив, уж он бы непременно встал на вашу сторону, что бы там ни говорила Сара. А это, разумеется, памятник капитану Эйбрахаму Принглю.

Монумент господствовал над всем кладбищем. Четыре наклонные каменные плиты образовывали четырехугольный постамент, на котором возвышалась огромная мраморная колонна, увенчанная нелепой задрапированной урной, под которой дул в рожок толстый херувим.

— Какой уродливый! — с полной искренностью воскликнула Аня.

— О, вы так думаете? — Мисс Валентина была несколько шокирована. — Когда его поставили, все находили, что он очень красивый. Это должно изображать архангела Гавриила, трубящего в трубу. Мне кажется, что этот памятник придает кладбищу некоторую изысканность. Он обошелся в девятьсот долларов. Капитан Эйбрахам был славный старик. Так жаль, что его нет в живых. Будь он жив, они не изводили бы вас, как изводят сейчас. Неудивительно, что Сара и Эллен им гордятся, хотя, на мой взгляд, они заходят в своей гордости слишком уж далеко.

У ворот кладбища Аня оглянулась. Странная, мирная тишина окутала не тревожимую ветром землю. Длинные тонкие персты лунного света начинали пронзать темнеющие ели и тут и там касаться могильных плит, создавая причудливые тени. Но все же кладбище не было унылым местом. Люди на нем и в самом деле казались живыми после рассказов мисс Валентины.

— Я слышала, вы пишете, — обеспокоенно сказала мисс Валентина, когда они шли по дорожке мимо пирамидальных тополей. — Но вы ведь не вставите в свои истории то, что я вам рассказала, правда?

— Можете быть уверены, что не вставлю, — пообещала Аня.

— Вы думаете, что это очень нехорошо или рискованно — плохо говорить об умерших? — чуть встревоженно прошептала мисс Валентина.

— Не думаю, чтобы это было очень уж дурно или опасно, — ответила Аня. — Только… это немного нечестно… так же, как ударить того, кто не может себя защитить. Но вы не сказали ничего особенно плохого ни о ком, мисс Кортлоу.

— Я сказала, что Натан Прингль думал, что жена пытается его отравить…

— Но ведь вы отметили, что это были всего лишь подозрения…

И мисс Валентина пошла своей дорогой, совершенно успокоенная.

6

В этот вечер я направила стопы на кладбище, — писала Аня Гилберту по возвращении в Шумящие Тополя. — Мне кажется, что «направить стопы» — прелестное выражение, и я употребляю его, где только можно. Наверное, это прозвучит странно, если я скажу, что прогулка среди могил доставила мне большое удовольствие. Истории мисс Кортлоу были так забавны. Как тесно переплетены в реальной жизни комедия и трагедия! Единственное, что не дает мне покоя, это ее рассказ о тех двоих, что пятьдесят лет жили вместе и все это время ненавидели друг друга. Мне не верится, что это действительно было так. Кто-то сказал, что «ненависть — всего лишь сбившаяся с пути любовь». И я уверена, что на самом деле они любили друг друга — так же, как я на самом деле любила тебя все те годы, когда считала, что ненавижу, — и мне кажется, смерть показала им это. Как хорошо, что я поняла свою ошибку при жизни. А еще я поняла, что есть порядочные Прингли — среди умерших.

Вчера поздно вечером, спустившись в кухню выпить воды, я застала там тетушку Кейт, намазывающую лицо пахтой. Она попросила меня ничего не говорить Четти — та сочла бы, что это так глупо. Я обещала, что не скажу.

Хотя Женщина уже совсем поправилась, Элизабет по-прежнему сама приходит за молоком. Меня удивляет, что они ей это позволяют, особенно если учесть, что старая миссис Кембл тоже из Принглей. В прошлую субботу, расставшись со мной, Элизабет — я думаю, в тот вечер она была Бетти — вбежала в дом, напевая, и я ясно слышала, как Женщина сказала ей у входной двери: "Воскресенье совсем скоро, а ты поешь такую песню". Я уверена, что Женщина, если бы только могла, запретила бы Элизабет петь любую песню в любой день недели.

В тот вечер на Элизабет было новое платье красивого темно-красного цвета — они действительно хорошо ее одевают, — и она сказала с грустью: «Когда я надела его сегодня, мисс Ширли, то подумала, что выгляжу чуточку хорошенькой и что хорошо бы папа мог меня видеть. Конечно, он увидит меня в Завтра, но иногда мне кажется, что оно слишком уж долго не наступает. Я хотела бы, чтобы мы, мисс Ширли, могли немного поторопить время».