Хейзл вытерла глаза, Аня — нос, а Василек с выражением мизантропа созерцал вечернюю звезду.
— Тебе, пожалуй, лучше уйти, Хейзл. Я действительно очень занята, а продолжение этой беседы вряд ли принесет какую-то пользу.
С видом Марии Стюарт[64], всходящей на эшафот, Хейзл подошла к двери и театрально обернулась.
— Прощайте, мисс Ширли! Оставляю вас наедине с вашей совестью.
Аня, оставленная наедине со своей совестью, отложила перо, трижды чихнула и поговорила с собой начистоту.
— Может быть, вы, Анна Ширли, и бакалавр гуманитарных наук, но вам надо усвоить еще кое-что — то, что даже Ребекка Дью могла бы вам сказать… да и сказала. Не обманывай себя, моя дорогая девочка, и проглоти эту горькую пилюлю, как подобает храброй леди. Признай, что ты была «околдована лунным светом» и лестью. Признай, что Хейзл вскружила тебе голову своим притворным обожанием. Признай, что ты находила приятным быть предметом поклонения. Признай, что тебя привлекала идея стать чем-то вроде deusex machines[65], спасающего людей от их собственной глупости, когда они вовсе не желают чтобы их от нее спасали. И, признав все это и чувствуя себя умудренной опытом и ставшей на тысячу лет старше, возьми свое перо и продолжи проверять экзаменационные работы, задержавшись на мгновение, чтобы отметить мимоходом, что, по мнению Майры Прингль, серафим — «животное, обитающее в Африке».
12
Неделю спустя Аня получила письмо, написанное на бледно-голубой бумаге с серебряной каемочкой.
Дорогая мисс Ширли!
Я пишу, чтобы сообщить Вам, что все недоразумения, имевшие место между мной и Терри, устранены, и мы так глубоко, всецело, чудесно счастливы, что решили простить Вас. Терри говорит, что его просто околдовал лунный свет и ему захотелось поухаживать за Вами, но что по существу его сердце никогда не нарушало верности мне. Он говорит, что ему — как всем мужчинам — нравятся милые, простодушные девушки и что он терпеть не может коварных, строящих козни. Мы не понимаем, почему Вы так поступили с нами; нам никогда этого не понять. Возможно, Вам просто нужен был материал для рассказа, и Вы решили, что сможете получить его путем безответственных экспериментов с первой, сладкой и трепетной девичьей любовью. Но мы благодарим Вас за то, что Вы помогли нам познать самих себя. Терри говорит, что никогда прежде не сознавал сокровенного смысла жизни. Так что, по существу, все к лучшему. Мы так близки по духу; мы можем читать мысли друг друга. Никто, кроме меня, не понимает его, и я хочу всегда быть для него источником вдохновения. Я не так умна, как вы, но чувствую, что могу быть этим источником, так как мы связаны духовными узами и поклялись друг другу блюсти верность и постоянство, сколько бы завистников и мнимых друзей ни пыталось нас поссорить.
Мы поженимся, как только будет готово мое приданое. Я еду за ним в Бостон. Здесь, в Саммерсайде, ничего нет. Мое подвенечное платье будет из белого муара, а дорожный костюм — голубовато-серого цвета с ярко-голубой шляпой, перчатками и блузкой. Конечно, я очень молода, но я хочу выйти замуж, именно пока я молода и пока жизнь не утратила своей свежести.
Терри — все, что я могла нарисовать себе в самых смелых мечтах, и каждая моя сокровенная мысль о нем одном. Я знаю, мы будем восхитительно счастливы. Когда-то я думала, что все мои друзья будут радоваться вместе со мной моему счастью, но с тех пор я успела получить жестокий урок житейской мудрости.
Искренне Ваша
Хейзл Марр.
P. S. Вы говорили мне, что Терри очень вспыльчивый. Да его сестра уверяет, что он сущий агнец!
Х.М.
Р. S. 2. Я слышала, что лимонный сок обесцвечивает веснушки. Вы могли бы попробовать протирать им свой нос.
Х.М.
— Если процитировать Ребекку Дью, — заметила Аня, обращаясь к Васильку, — постскриптум номер два — это поистине последняя капля.
ebooksa