Аня и Долина Радуг

Ответа не последовало. Уна осторожно подошла к кровати и потянула за покрывало.

— Мэри, я знаю, ты плачешь. Я слышала. Тебе одиноко?

Мэри неожиданно выглянула из-под покрывала, но ничего не сказала.

— Позволь мне лечь рядом с тобой. Я зябну, — сказала Уна, дрожа на холодном воздухе, так как маленькое чердачное окошко было открыто и чувствовалось свежее дыхание северной приморской ночи.

Мэри подвинулась, и Уна улеглась на топчане рядом с ней.

— Теперь тебе не будет одиноко. Мы нехорошо поступили, что оставили тебя одну в первую же ночь.

— Мне не было одиноко, — презрительно фыркнула Мэри.

— О чем же тогда ты плакала?

— Да просто начала думать всякое разное, когда осталась здесь одна. Думала, что придется вернуться к миссис Уайли… и она меня выпорет за то, что я убежала… и… и… и что я попаду в ад за вранье. Меня все это жутко растревожило.

— О, Мэри… — сказала бедная Уна огорченно. — Я уверена, Бог не отправит тебя в ад за то, что ты лгала, — ты же не знала, что лгать нехорошо. Он не может послать тебя в ад, ведь Он такой добрый. Но, конечно, ты не должна лгать теперь, когда знаешь, что это грех.

— А если мне теперь нельзя лгать, что со мной будет? — спросила Мэри с рыданием в голосе. — Тебе не понять. Ты о такой жизни, как моя, ничего не знаешь. У тебя и дом есть, и вроде как папа… хотя мне кажется, что у него малость не все дома. Но все же он тебя не бьет, да и еды тебе хватает… хотя эта ваша старая тетка ни бельмеса в готовке не смыслит. Да сегодня первый день, сколько себя помню, когда я наелась досыта! Меня всю жизнь лупили, если не считать тех двух лет, что я в приюте жила. Там меня не били, и жилось мне не так уж плохо, хотя директриса была пресердитая. Всегда глядела так, будто готова мне голову оторвать. Но миссис Уайли — сущая ведьма… да, именно так, и мне до смерти страшно, как подумаю, что надо будет к ней вернуться.

— Может быть, тебе не придется возвращаться. Может быть, мы сумеем придумать какой-нибудь выход. Давай вместе попросим Бога, чтобы тебе не пришлось возвращаться к миссис Уайли. Ты ведь читаешь молитвы, Мэри?

— Да, я всегда, перед тем как лечь спать, говорю тот старый стишок «Когда сладкий сон ко мне слетит», — сказала Мэри равнодушным тоном. — Правда, мне никогда даже не приходило в голову просить о чем-нибудь в молитве. Никто в этом мире никогда не заботился обо мне, так что, думаю, Бог тоже не захочет. Может быть, Он готов больше хлопотать ради тебя, потому как ты дочка священника.

— Он готов сделать ровно столько же для тебя, Мэри, я уверена, — сказала Уна. — Неважно, кто твои родители. Ты просто попроси Его… и я тоже попрошу.

— Ладно, — согласилась Мэри. — Если и не поможет, то хуже все равно не станет. Если бы ты знала миссис Уайли так же хорошо, как я, ты тоже решила бы, что вряд ли Бог захочет с ней связываться. Ну да ладно, я больше об этом плакать не буду. Тут гораздо лучше, чем прошлой ночью в сарае, где мыши вокруг бегали. Посмотри на маяк в гавани. Красивый, правда?

— Это единственное окно в доме, из которого его видно, — сказала Уна. — Я люблю на него смотреть.

— Правда? Я тоже. Я его видела с чердака Уайли и только этим утешалась. Когда на мне живого места не было после порки, я любовалась на него и забывала, где у меня болит. Я думала о кораблях, которые уплывают все дальше и дальше от берега, и мне хотелось оказаться на одном из них, чтобы уплыть далеко-далеко — прочь от всего. В зимние ночи, когда он не горел, мне было ужасно одиноко. Слушай, Уна, а почему вы все так добры ко мне, когда я вам совсем чужая?

— Потому что это хорошо и правильно. Библия велит нам проявлять доброту к каждому.

— Вот как? Ну, тогда я думаю, большинство людей не обращают особого внимания на то, что в ней написано. Не помню ни одного человека, который был бы добр ко мне прежде — сущая правда, не помню. Слушай, Уна, а правда, эти тени на стенах красивые? Они как стайка маленьких птичек, которые скачут по веткам… И слушай, Уна… мне вы все нравитесь, и мальчики Блайтов тоже, и Ди, но только не эта Нэн! Она гордячка.

— Нет-нет, Мэри, она ничуть не гордая, — горячо возразила Уна. — Ни чуточки.