Поучения еще сильнее рассердили Фейт. Назвать ее «маленькой девочкой»! Как будто она какая-нибудь крошка вроде пухленькой Риллы Блайт из Инглсайда! Это было невыносимо. А до чего отвратительно мистер Перри ел! Он даже обсосал косточки бедного Адама. Ни Фейт, ни Уна не могли тронуть ни кусочка и смотрели на мальчиков почти как на людоедов. Фейт чувствовала; что, если эта ужасная трапеза затянется, она завершит ее, швырнув чем-нибудь в блестящую лысину мистера Перри. К счастью, жесткий яблочный пирог тетушки Марты оказался ему не по зубам, при всех его жевательных способностях, и обед завершился длинной благодарственной молитвой, в которой мистер Перри принес свою горячую благодарность за пищу, обеспеченную ему добрым и милосердным Провидением для умеренного удовольствия и поддержания сил.
— Бог тут ни при чем! Не Он положил тебе на тарелку Адама, — пробормотала чуть слышно возмущенная Фейт.
Мальчики с радостью убежали во двор, Уна пошла помочь тетушке Марте мыть посуду (хотя эта довольно ворчливая старая леди никогда не радовалась присутствию своей робкой помощницы), а Фейт удалилась в кабинет отца, где в камине весело горел огонь. Она думала, что таким образом ей удалось ускользнуть от ненавистного мистера Перри, объявившего о своем намерении вздремнуть после обеда в комнате для гостей. Но едва Фейт устроилась в уголке с книгой, как он вошел и, остановившись перед камином, принялся с крайне неодобрительным видом обозревать царивший в кабинете беспорядок.
— Книги твоего отца, моя маленькая девочка, лежат здесь в достойном сожаления беспорядке, — сказал он сурово.
Фейт хмуро взглянула на него и не сказала ни слова. Она не собирается разговаривать с этим… этим существом.
— Тебе следовало бы постараться аккуратно расставить их на полках, — продолжил мистер Перри, поигрывая красивой цепочкой своих часов и снисходительно улыбаясь Фейт. — Ты достаточно большая, чтобы справляться с такими обязанностями.
Вкрадчивый голос самодовольного мистера Перри журчал неумолчно. Он был в своей стихии. Для него не было более приятного занятия, чем поучать, покровительствовать и увещевать. Он не имел ни малейшего намерения завершить свою речь и продолжал, даже не делая пауз. За его спиной горел огонь, а он, расставив для устойчивости ноги, расположился на каминном коврике и изливал на Фейт потоки высокопарных банальностей. Но Фейт не слышала ни слова. Она вообще не слушала его, зато очень внимательно, с растущим озорным восторгом в карих глазах, следила за длинными фалдами его фрака. Мистер Перри стоял очень близко к огню. Фалды его фрака начали подпаливаться… затем они задымились… А он все еще пережевывал одно и то же, зачарованный собственным красноречием. Фалды дымили все сильнее. Крошечная искра взлетела с горящего полена и села посредине одной из фалд, постепенно превращаясь в тлеющий огонек. Фейт больше не могла сдерживаться и сдавленно захихикала.
Мистер Перри внезапно умолк, разгневанный подобной дерзостью. Неожиданно он почувствовал неприятный запах горящей ткани. Он круто обернулся, но ничего не увидел. Тогда он схватился за свои фалды и повернул их вперед. На одной из них уже виднелась заметная дыра… а это был его новый костюм. Фейт тряслась от смеха — невозможно было не смеяться, глядя на его позу и выражение лица.
— Ты видела, что у меня горят фалды? — спросил он сердито.
— Да, сэр, — ответила Фейт скромно.
— Почему же ты мне ничего не сказала? — Он сердито уставился на нее.
— Вы сказали, сэр, что перебивать старших невежливо, — сказала Фейт еще более скромно.
— Если бы… если бы я был твоим отцом, я отшлепал бы тебя так, что ты на всю жизнь запомнила бы, — сказал чрезвычайно разгневанный священник и широким шагом вышел из кабинета.
Сюртук от будничного костюма мистера Мередита не подошел мистеру Перри, так что ему пришлось отправиться на вечернюю службу с прожженной фалдой. Но по проходу между скамьями он проследовал без привычного для него сознания, что его присутствие — большая честь для провинциальной церкви. Он больше никогда не соглашался поменяться местами с мистером Мередитом и с трудом держался в рамках вежливости, когда в понедельник утром встретился с ним на несколько минут возле станции. Но Фейт испытывала нечто вроде мрачного удовлетворения. Адам был отчасти отмщен.
ГЛАВА 20
Следующий школьный день оказался тяжелым для Фейт. Мэри Ванс рассказала о кончине Адама, и все ученики, кроме Блайтов, нашли эту историю очень забавной. Девочки, хихикая, говорили Фейт, как им жаль, что ее постигло такое несчастье, а мальчики писали ей издевательские записки с соболезнованиями. Бедная Фейт возвратилась из школы домой, чувствуя, что ее душа изранена и болит.
— Сбегаю-ка я в Инглсайд и поговорю с миссис Блайт, — всхлипнула она. Уж она-то не станет смеяться надо мной, как все остальные. Я должна поговорить с кем-нибудь, кто поймет, как мне тяжело.
Она бросилась бегом с холма через Долину Радуг в Инглсайд. Накануне ночью в долине потрудились волшебники. Выпал легкий снежок, и припудренные ели мечтали о будущей весне и ее радостях. Длинный холм по другую сторону долины окрасили в роскошный пурпур обнаженные буки. Свет заката лег на мир, словно розовый поцелуй. Из всех фантастических, сказочных мест, полных необычного, таинственного очарования, Долина Радуг в тот зимний вечер была самым красивым. Но вся ее магическая прелесть ничего не значила для бедной, убитой горем маленькой Фейт.
У ручья она неожиданно наткнулась на Розмари Уэст, сидевшую на старой поваленной сосне. Розмари возвращалась домой из Инглсайда, где она давала уроки музыки девочкам. В Долине Радуг она ненадолго задержалась, чтобы полюбоваться белой зимней красотой, пока ее мысли бродили тихими тропинками мечты. Судя по выражению ее лица, эти мысли были приятными. Быть может, иногда доносящийся с ветвей Влюбленных Деревьев легкий перезвон бубенчиков вызывал на ее губах чуть заметную счастливую улыбку. Или, может быть, она улыбалась, думая о том, что по понедельникам Джон Мередит почти никогда не упускает случая провести вечер в старом сером доме на белом, открытом всем ветрам холме.