— Ну, а я думаю, что мой сын мог бы пожелать чего-нибудь получше, чем быть пастухом!
И он резко приказал мальчику смотреть, как марширует и делает поворот войско, как солдаты поднимают ружья кверху, бросаясь в атаку, и мальчик послушно сделал так, как велел ему отец, и больше не смотрел на маленькое стадо.
Но Ван Тигр весь день не мог успокоиться из-за такого желания своего сына, и теперь, посмотрев на ребенка, увидел, что он клонит голову все ниже и ниже и не может проглотить ни куска, потому что плачет. Тогда Вана Тигра охватил страх, не заболел ли чем-нибудь его сын, и, встав с места, он подбежал к ребенку, схватил его за руку и крикнул:
— Что с тобой? У тебя лихорадка?
Но рука у мальчика была холодная и влажная; он мотал головой и долго не отвечал ни слова, хотя Ван Тигр принуждал его и наконец позвал на помощь человека с заячьей губой. К тому времени, как пришел верный человек, Вана Тигра до того истерзали тревога, страх и даже гнев оттого, что ребенок упрямился, что он крикнул:
— Уведи этого дурака и посмотри, что с ним!
Теперь мальчик отчаянно рыдал, положив голову на руки и пряча лицо, а Ван Тигр сидел мрачный и сам чуть не плакал; лицо его кривилось, и он дергал себя за бороду. Верный человек взял ребенка на руки и унес его куда-то, и Ван Тигр дожидался, терзаясь и глядя на нетронутую чашку мальчика. Когда Заячья Губа вернулся без ребенка, Ван Тигр заревел на него:
— Говори же, не скрывай от меня ничего!
И человек ответил нерешительно:
— Он ничем не болен, а только не может есть, когда он один. До сих пор он никогда не жил один, без других детей, он тоскует по матери и по сестре.
— Но в его годы нельзя все играть и праздно проводить время вместе с женщинами, — сказал Ван Тигр, начиная выходить из себя, и рванул себя за бороду, резко поворачиваясь на стуле.
— Да, — спокойно отвечал тот, зная нрав своего господина, — но ему можно было бы иногда навещать свою мать, или сестра могла бы приходить к нему играть с ним, — ведь оба они еще дети, и тогда мальчик легче перенесет разлуку, а не то он может и заболеть.
Ван Тигр долго сидел молча и терзался, и такой смертельной ревности он не испытывал с тех пор, как убитая им женщина являлась к нему и мучила тем, что любила мертвого бандита больше, чем его. А теперь он ревновал из-за того, что сын его любит не одного только отца, а скучает и о других, и Ван Тигр терзался оттого, что вся его радость и гордость были в сыне, а сыну мало было этой великой любви, и он ею не дорожил и, несмотря на то, что отец окружал его любовью, тосковал о матери, о женщине. И Ван Тигр в бешенстве сказал себе, что ненавидит всех женщин, и, встав порывисто с места, крикнул верному человеку:
— Пусть ходит к матери, если он такой неженка! Какое мне дело, куда он ходил, если он в конце концов растет таким же, как сыновья моих братьев!
Но верный человек мягко возразил:
— Генерал, ты забываешь, что он еще ребенок!
И Ван Тигр сел и снова застонал, а потом крикнул:
— Что же, разве я не велел тебе пустить его?
После этого через каждые пять дней мальчик ходил к матери во двор, и каждый раз Ван Тигр сидел и грыз бороду, дожидаясь его возвращения, а потом начинал выспрашивать его на разные лады, что он видел и слышал:
— Что они там делали?