Сто лет одиночества

22
18
20
22
24
26
28
30

Алькальд даже не взглянул на нее. Взяв с собой полицейского, он направился на угол, к кучке людей, наблюдавших эту сцену. Не обращаясь ни к кому в отдельности, он сказал:

– Говорю всем: если не хотите чего-нибудь похуже, унесите ее домой.

Вместе с полицейским он миновал людей и пошел в суд. Там никого не было. Тогда он пошел к судье Аркадио домой и, без стука распахнув дверь, позвал:

– Судья!

Измученная беременностью жена судьи ответила из темноты:

– Он ушел.

Алькальд словно прирос к порогу.

– Куда?

Алькальд мигнул полицейскому, чтобы тот шел за ним. Не глядя на женщину, они прошли внутрь, перевернули спальню вверх дном и, убедившись окончательно, что никаких мужских вещей в ней нет, вернулись в гостиную.

– Когда он ушел? — спросил алькальд.

– Позавчера вечером, — ответила женщина.

Алькальд замолчал раздумывая.

– Сукин сын! — крикнул он вдруг. — Спрячься хоть на пятьдесят метров под землей, снова влезь в утробу своей шлюхи-матери, мы тебя и оттуда достанем, живого или мертвого! У правительства рука длинная!

Женщина вздохнула.

– Услышь вас бог, лейтенант.

Уже смеркалось. Полицейские держали на прицеле людей, все еще стоявших на углах улицы по обе стороны участка, но мать Пене Амадора унесли, и казалось, что городок успокоился.

Алькальд прошел прямо в камеру, где лежал убитый, приказал принести брезент и надел на труп шапочку и очки. Полицейский помог ему завернуть тело Пепе Амадора в брезент, и алькальд стал разыскивать по всем помещениям куски веревок и проволоки. Набрав побольше и связав их один с другим, он обмотал ими тело от шеи до щиколоток.

Когда он закончил, с него ручьями лил пот, но было видно, что он испытывает облегчение — как будто труп был тяжелой ношей, которую он теперь с себя сбросил.

Только после этого он включил в камере свет.

– Достань лопату, заступ и фонарь, — приказал он полицейскому, — а потом позови Гонсалеса. Пойдете с ним на задний двор и выроете глубокую яму подальше, на задах — там суше.