Бесспорное новшество, примененное Набоковым в его последнем романе, находим в самом его названии. В «Арлекинах», как и в неоконченной «Лауре», название подобрано таким образом, чтобы из его начальных букв складывалось еще одно, дополнительное заглавие и значение: «Look at the Harlequins!» дает LATH (рейка, планка), «The Original of Laura» — TOOL (орудие, резец). И в первом и во втором случае дополнительное название имеет прямое отношение к содержанию: в «Лауре» Филипп Вайльд при помощи мысленного резца методично срезает свою раблезианскую плоть, планка же (изначально легкий деревянный меч) является атрибутом арлекина в commedia dell’arte (причем lath, как и tool, — это, конечно же, волшебная палочка Набокова — его писательский инструмент — карандаш). К сожалению, повторить такое словесное чудо в переводе, придумав название, дающее акроним со схожим эффектом, не исказив при этом оригинала, невозможно. Взятое нами название, с двумя его обрамляющими «В», что напоминает о двух сближенных «V» в первом названии автобиографии Набокова «Conclusive Evidence» («Убедительное доказательство», 1951), предлагает иное решение этой задачи.
В заключение несколько замечаний об особенностях предлагаемого перевода последнего романа Набокова.
Переводить английские сочинения Набокова на язык, которым он сам владел в совершенстве, на тот «ничем не стесненный, богатый, бесконечно послушный» язык, в который он внес столь весомый вклад, — предприятие трудное или безнадежно трудное; однако в доступности его русского писательского багажа есть и неожиданное для переводчика подспорье. Благодаря его русским книгам мы знаем, каких слов Набоков, самостоятельно переводя свои произведения, не стал бы использовать (к примеру: «зонт» вместо зонтик, «ужасное слово „зонт“», как писал Набоков в рецензии на стихи Ходасевича; «дерганый» вместо издерганный, «причиндалы», «трепануть» и т. д.), поскольку этих слов либо вовсе не было в его лексиконе, либо он находил их вульгарными; мы знаем, какие иностранные термины он предпочитал оставить без перевода (к примеру: ватерклозет, бристоль, макинтош); какие разговорные или просторечные слова и выражения он жаловал (снутри, ежели, коли так, смазливый); особенности его пунктуации, подмеченные еще эмигрантскими критиками[4] (например, тире в предложении как конечный знак, вместо многоточия, со значением внезапного обрыва прямой речи или самого повествования — и таким мыслеотделительным знаком и кончается этот роман), и еще многое другое, без чего нельзя всерьез браться за переводы его английских вещей. Все это существенно меняет дело, оттого что путеводный свет его русского слога позволяет двигаться не совсем в потемках, как приходится, например, переводчику Пруста или Де Квинси. Главным же пособием для всякого нового перевода Набокова служит его собственноручный перевод на русский язык автобиографии (1954) и особенно «Лолиты», поскольку это самый поздний (1965) и, стало быть, близкий к нам по времени образчик его русской прозы, с которым следует постоянно сверяться. Он не только дает возможность взять в переводе верную ноту или интонацию, но еще нередко предоставляет готовые решения для тех или иных типичных конструкций или уже возникавших у Набокова имен или названий. Так, к примеру, выражение «hermetic vision of her» он перевел как «заветный образ ее», «in common parlance» — «выражаясь вседневным языком», «the Haze woman» как «Гейзиха», рефрен из стихотворения По — «A Kingdom by the sea» — «Княжество у моря» (не «королевство»), имя Ivor (дядюшка Куильти) — как Айвор (а не «Ивор») и т. д. Эти и многие другие детали все еще были свежи у меня в голове, когда я принимался за предлагаемый перевод последнего романа Набокова, поскольку ему предшествовал перевод его подробного сценария «Лолиты» (предприятие, простой raison d’être которого — доскональное знание русской «Лолиты»). Тем же примером русской «Лолиты» (да и других книг Набокова, русских и английских) объясняется отсутствие постраничных сносок, перевод иностранных слов и выражений отнесен нами в отдельный список.
Так сталось, что над переводом первой половины «Арлекинов» я трудился в Лондоне (в ноябре 2011 г. и в апреле 2012 г.) в доме своего доброго друга Вадима Ш. в Западном Кенсингтоне (всего в пятнадцати минутах пешего пути до того самого роскошного, а вовсе не «маленького» отеля «Рембрандт», в котором, приехав в Лондон, остановился наш повествователь). По вечерам я вслух читал ему готовые главы перевода, а он сверял их с оригиналом, часто останавливая меня, чтобы обсудить какое-нибудь трудное или темное место, нередко обусловленное предельной лаконичностью Набокова, фраза которого, по точному определению Веры Набоковой (в предисловии к ее переводу «Бледного огня»), «наполнена до краев содержанием и не заключает в себе ни единого лишнего слова». Я сердечно благодарен ему за его критические замечания и уточнения и с удовольствием вспоминаю те несколько плодотворных недель, когда я имел возможность в равной мере пользоваться его гостеприимством и эрудицией.
Я глубоко признателен Джеймсу Пуллену, представляющему интересы «The Wylie Agency», за его любезное разрешение выпустить в свет эту книгу с приложением нескольких писем Владимира и Веры Набоковых, относящихся к работе над романом и до сих пор не переводившихся на русский язык. Я также весьма признателен Геннадию Барабтарло за его ценные замечания.
Мне особенно дорого участие моей жены, которой я несказанно благодарен за ее бесконечное терпение и разнообразную помощь в подготовке этой книги.
Перевод выполнен по изданию:
При подготовке примечаний нами учитывались наблюдения и сведения, приведенные в следующих изданиях и публикациях:
Русский текст в романе
В английском оригинале романа многие слова и выражения (а также стихотворение «Влюбленность» и несколько других стихотворных строк) приводятся Набоковым по-русски латиницей (выделенной курсивом) по разработанной им системе транслитерации. Этот прием Набоков использовал и в других своих английских романах, в особенности в «Аде» (в которой можно найти, например, такого рода двуязычные конструкции: «Not so