– Я ожидал от вас столь верного опровержения, – возрадовался мистер Радж. – И я зрелый студент, тридцати пяти лет, хотя вы тут же скажете, что я не выгляжу на этот возраст. Моему брату тридцать лет, и он на них и выглядит. Он в Лондоне, в столице мира, в Греевской школе барристеров. Он признает, что все еще, и с определенными трудностями, находится в процессе проникновения в изгибы и закоулки английского лучшего общества. Но он всегда страдал от небольшой застенчивости. Более того, его лицо не совсем то, что можно определить, как располагающее. Не то что мое, – сказал мистер Радж, улыбаясь и не страдая излишней скромностью. – Без сомнения, – продолжил мистер Радж, – с вашей помощью я скоро стану
– Я не смогу вам помочь. Я почти не живу там. Но, – сказал я, честно, – вам и самому не составит труда стать известным.
– Да?
– Да.
– Это утешает. Я буду учиться в аспирантуре, на стипендию, – объяснил мистере Радж. – Моя тема «Распространенные концепции расовых отличий». Мне надо там быть и общаться с людьми. Меня должны принимать в различных классах общества, от высших до низших. Главное – произвести первое впечатление. Вот почему я благодарен вам, сэр, мистер Денхэм, за то, что вы поможете мне не набить ноги новыми башмаками.
– Но как, чем? Написать в городской совет, обучить есть вилкой и ножом, давать щедрые чаевые официанткам в чайных? С моей стороны…
Мистер Радж стоял с улыбчивым вниманием, готовый слушать.
– Я бы вернулся домой, – вмешался юный Уикер.
Мне стало жаль его, его зареванное бесформенное лицо, под которым, как боль в носу, двигалась жалкая ностальгия по братцу Тиму, коту Негру, по собственной бутылке шампанского с черной наклейкой.
– У вас автофургон? – спросил я.
Уикер кивнул. Радж сказал:
– Разумеется, я знаю, как пользоваться ножом и вилкой.
Он красиво улыбнулся Уикеру. Уикер покраснел, боясь, что нарушил какие-то правила приличий, словно заявление мистера Раджа то ли было, то ли не было деликатным крючком, заброшенным, дабы получить приглашение на обед в дом белого человека, и как на него ни ответь, все равно сядешь в лужу. Поэтому он сказал:
– С Новым годом.
Мистер Радж просиял от радости. Он выжал руку Уикера, словно мокрое полотенце, потузил его плечо, словно стирал белье на берегу реки, ответствуя:
– Да, да. Самого лучшего Нового года! Самого-самого лучшего Нового года! Ибо вы в чужой стране, ибо я в своей. А мистер Денхэм – гражданин мира, в каком месте он ни окажется в следующие двенадцать месяцев, эти месяцы только начало. И, – заключил он, обращаясь к Уикеру, с несколько тяжеловесным юмором, – самого счастливого Нового года вашему Негру, коту.
Он улыбнулся, ноздри раздались широко, словно он представлял себе, что Уикеру, белому человеку, так больше понравится темнокожий, на которого стоит посмотреть. Мне довольно быстро удалось увести молодого Уикера с места действия и усадить в автофургон компании, потом я побродил по окрестностям в теплом благоуханном мраке, надеясь, что мистер Радж меня не найдет. Я прислушивался к морю и к вороньим ночным кошмарам, потом осторожно вернулся в гостиную отеля. Под расписанием церковных служб, афишами концертов заезжих скрипачей, самодеятельных выступлений сочинителей мадригалов улыбающегося, готового прянуть мистера Раджа не оказалось. Я дополз до спальни.
Утром я отправился в кассу авиалинии и ухитрился поменять дату вылета домой.
– Значит, послезавтра, – сказал клерк-сингалезец. – Тут уже был перенос даты. Но, – он осмотрел меня с подозрением, – переносил мистер Радж. Мистер Радж – это мой давний учитель. Вы учили мистера Раджа. И вы должны были лететь вместе.
– Он понял, – сказал я, – что я не тот мистер Денхэм.