Улыбка исчезла.
— Яички, да! Яички с удовольствием! — На его лице с общипанной бородкой замерцало голодное выражение. — С большим удовольствием!
— Слава богу! Наконец-то, брешь в совершенстве!
— Яички очень люблю, — уверял поляк. — Четыре штуки, шесть штук, двенадцать штук; шесть штук — всмятку, остальные — жареные. С жареным картофелем и салом.
— Я не могу больше этого слушать! Прибейте его к кресту, этого прожорливого Христа! — заорал обладатель цыпленка.
— Господа, — раздался приятный бас с русским акцентом. — Зачем так волноваться из-за недостижимого. У меня с собой есть бутылка водки. Хотите попробовать? Водка согревает сердце и улучшает настроение.
Русский откупорил бутылку, сделал пару глотков и передал ее Штайнеру. Тот немного отпил и передал дальше. Керн покачал головой.
— Пей, мальчик, — сказал Штайнер. — Стоит выпить. Должен научиться и этому.
— Водка — очень хорошо, — подтвердил поляк.
Керн сделал глоток и передал бутылку поляку, который привычным движением поднес ее ко рту.
— Он ее всю вылакает, этот любитель яиц, — зарычал обладатель курочки и вырвал у поляка бутылку. — Тут немного осталось, — с сожалением сказал он русскому, после того как немного выпил.
Тот махнул рукой.
— Ничего. Самое позднее — сегодня вечером я уже выйду отсюда.
— Вы уверены в этом? — спросил Штайнер.
Русский сделал небольшой поклон.
— К сожалению, но почти уверен. У меня, как у русского имеется нансеновский паспорт[2].
— Нансеновский паспорт, — повторил поляк с уважением. — Ну, тогда вы, конечно, относитесь к аристократам среди людей без отечества.
— Я очень сожалею, что вы не находитесь в таком же положении, — вежливо ответил русский.
— У вас было преимущество, — заметил Штайнер. — Вы были первыми. На вас смотрели с большим состраданием. Нам тоже сочувствуют, но мало. Нас жалеют, но мы для всех обуза, и наше присутствие нежелательно.
Русский пожал плечами. Затем он подал бутылку последнему, кто находился в комнате и до сих пор сидел молча.