Она пробормотала что-то, не просыпаясь.
– Пат… – Я проклинал все меблированные комнаты мира. – Пат, пора вставать. Я помогу тебе одеться.
Она открыла глаза и по-детски улыбнулась, еще совсем теплая от сна. Меня всегда удивляла ее радость при пробуждении, и я очень любил это в ней. Я никогда не бывал весел, когда просыпался.
– Пат… фрау Залевски уже чистит свою вставную челюсть.
– Я сегодня остаюсь у тебя.
– Здесь?
– Да.
Я распрямился:
– Блестящая идея… но твои вещи… вечернее платье, туфли…
– Я и останусь до вечера.
– А как же дома?
– Позвоним и скажем, что я где-то заночевала.
– Ладно. Ты хочешь есть?
– Нет еще.
– На всякий случай я быстренько стащу пару свежих булочек. Разносчик повесил уже корзинку на входной двери. Еще не поздно.
Когда я вернулся, Пат стояла у окна. На ней были только серебряные туфельки. Мягкий утренний свет падал, точно флер, на ее плечи.
– Вчерашнее забыто. Пат, хорошо? – сказал я.
Не оборачиваясь, она кивнула головой.
– Мы просто не будем больше встречаться с другими людьми. Тогда не будет ни ссор, ни припадков ревности. Настоящая любовь не терпит посторонних. Бройер пускай идет к чертям со всем своим обществом.
– Да, – сказала она, – и эта Маркович тоже.