– Так, а теперь довольно, поешь чего-нибудь, – сказал Ленц. – Фред, дай ему сандвич и несколько сардин. Спрячь свои деньги, Робби.
– Давай еще по одной.
– Ладно. По последней. Пьем двойную? – Двойную! – подхватили остальные.
Я довольно безрассудно прикупил к трефовой десятке и королю три карты: валета, даму и туза. С ними я выиграл у Больвиса, имевшего на руках четыре восьмерки и взвинтившего ставку до самых звезд. Чертыхаясь, он выплатил мне кучу денег.
– Видишь? – сказал Ленц. – Вот это картежная погода!
Мы пересели к стойке. Больвис спросил о «Карле». Он не мог забыть, что Кестер обставил на гонках его спортивную машину. Он все еще хотел купить «Карла».
– Спроси Отто, – сказал Ленц. – Но мне кажется, что он охотнее продаст правую руку.
– Не выдумывай, – сказал Больвис.
– Этого тебе не понять, коммерческий отпрыск двадцатого века, – заявил Ленц.
Фердиианд Грау рассмеялся. Фред тоже. Потом хохотали все. Если не смеяться над двадцатым веком, то надо застрелиться. Но долго смеяться над ним нельзя. Скорее взвоешь от горя.
– Готтфрид, ты танцуешь? – спросил я.
– Конечно. Ведь я был когда-то учителем танцев. Разве ты забыл?
– Забыл… пусть забывает, – сказал Фердинанд Грау. – Забвение – вот тайна вечвой молодости. Мы стареем только из-за памяти. Мы слишком мало забываем.
– Нет, – сказал Ленц. – Мы забываем всегда только нехорошее.
– Ты можешь научить меня этому? – спросил я.
– Чему – танцам? В один вечер, детка. И в этом все твое горе?
– Нет у меня никакого горя, – сказал я. – Голова болит.
– Это болезнь нашего века, Робби, – сказал Фердинанд. – Лучше всего было бы родиться без головы.
Я зашел еще в кафе «Интернациональ». Алоис уже собирался опускать шторы.
– Есть там кто-нибудь? – спросил я.