Антонио ушел. Я неподвижно глядел в окно. Рита умерла. Но я думал только об одном: это не Пат. Это не Пат.
Сквозь застекленную дверь в коридоре я заметил скрипача. Прежде чем я успел подняться, он уже вошел. Выглядел он ужасно.
– Вы курите? – спросил я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Он засмеялся:
– Разумеется! Почему бы нет? Теперь? Ведь теперь уже все равно.
Я пожал плечами.
– Вам небось смешно, добродетельный болван? – спросил он издевательски.
– Вы сошли с ума, – сказал я.
– Сошел с ума? Нет, но я сел в лужу. – Он расселся за столом и дохнул мне в лицо перегаром коньяка. – В лужу сел я. Это они посадили меня в лужу. Свиньи. Все свиньи. И вы тоже добродетельная свинья.
– Если бы вы не были больны, я бы вас вышвырнул в окно, – сказал я.
– Болен? Болен? – передразнил он. – Я здоров, почти здоров. Вот поэтому и пришел! Чудесный случаи стремительного обызвествления. Шутка, не правда ли? – Ну и радуйтесь, – сказал я. – Когда вы уедете отсюда, вы забудете все свои горести.
– Вот как, – ответил он. – Вы так думаете? Какой у вас практический умишко. Эх вы, здоровый глупец! Сохрани господь вашу румяную душу. – Он ушел, пошатываясь, но потом опять вернулся:
– Пойдемте со мной! Побудьте со мной, давайте вместе выпьем. Я плачу за все. Я не могу оставаться один.
– У меня нет времени, – ответил я. – Поищите кого-нибудь другого.
Я поднялся опять к Пат. Она лежала тяжело дыша, опираясь на гору подушек.
– Ты не пройдешься на лыжах? – спросила она.
Я покачал головой:
– Снег уж очень плох. Везде тает.
– Может быть, ты поиграл бы с Антонио в шахматы?
– Нет, я хочу посидеть у тебя.