— А хочешь, я тебе скажу, кто ты?
Химмельштос обескуражен:
— С каких это пор мы с вами на ты? Мы, по‑моему, еще в канаве вместе не валялись.
Он никак не может найти выход из создавшегося положения. Столь открытой вражды он от нас не ожидал. Но пока что он держит ухо востро, — наверно, ему уже успели наболтать про выстрелы в спину.
Слова Химмельштоса о канаве настолько разъярили Тьядена, что он даже становится остроумным:
— Нет, ты там один валялся.
Теперь и Химмельштос тоже кипит от злости. Однако Тьяден поспешно опережает его; ему не терпится высказать до конца свою мысль.
— Так сказать тебе, кто ты? Ты гад паршивый, вот ты кто! Я уж давно хотел тебе это сказать.
В его сонных свиных глазках светится торжество, — он много месяцев ждал той минуты, когда швырнет этого «гада» в лицо своему недругу.
Химмельштоса тоже прорвало:
— Ах ты щенок, грязная торфяная крыса! Встать, руки по швам, когда с вами разговаривает начальник!
Тьяден делает величественный жест:
— Вольно, Химмельштос. Кру‑гом!
Химмельштос бушует. Это уже не человек, — это оживший устав строевой службы, негодующий на нарушителей. Сам кайзер не счел бы себя более оскорбленным, чем он. Он рявкает:
— Тьяден, я приказываю вам по долгу службы: встать!
— Еще что прикажете? — спрашивает Тьяден.
— Вы будете выполнять мой приказ или нет?
Тьяден отвечает, не повышая голоса, и, сам того не зная, заканчивает свою речь популярнейшей цитатой из немецкого классика[4]. Одновременно он оголяет свой тыл.
Химмельштос срывается с места, словно его ветром подхватило:
— Вы пойдете под трибунал!