— Я… я могу все сделать и сама. Вам не стоит тратить свое время на… на такие вещи…
— Это мне решать, на что и как тратить свое личное время.
Мягкий обхват пальцев левой ладони под волосами с последующим ласковым нажимом над шейными позвонками фиксирующими живыми тисками. Наклоняется над твоей застывшей головкой, неспешно приближая свои темные губы к твоему алому ушку и одновременно протягивая правую руку к твоим сжатым на пластиковой ручке фена дрожащим пальчикам.
— И только мне выбирать те вещи, которые я хочу и буду делать, — ты все-таки вздрагиваешь, не выдержав тройной атаки его нещадной блокады, оцепившей, сковавшей, затянувшей тебя со всех сторон (и даже изнутри) невидимыми звеньями самой неразрывной в мире цепи — его подминающей воли. Блаженным теплом и давлением его сильных пальцев, бархатной вибрацией его глубокого голоса, тончайшими, невидимыми, но самыми прочными нитями его подавляющей сущности — оплетающей, поглощающей, засасывающей… И последней, самой смертельной и все разрушающей — отражением его глаз, его совершенной маски бессмертного божества рядом с твоим обомлевшим личиком… живой, фактурной и гиперосязаемой тьмы, сотканной из самых густых, плотных теней, скользящих по лепным чертам его безупречного и сверхреального лица.
Да, Эллис, это не сон, и на вряд ли ты мечтаешь сейчас проснуться.
— И сейчас я хочу высушить твои волосы… — тягучая патока ласкового голоса или "грудного рычания" сытого довольного зверя обволакивает твою ушную раковину и оцепеневшее сознание стекающей липкой дымкой. Дополнительный эффект обжигающей вспышкой вскрывает по болевым точкам уязвимого тела, сцарапывая чувствительные рецепторы его пальцами поверх твоей напряженной ладошки. Ему ничего не стоило перехватить, впитать твою ответную дрожь, ударившую по твоим пальчикам выбивающей искрой. И ты, возможно, готова умереть в эти самые секунды, понимая, как никто другой, чувствуя, как никогда, насколько глубоко он тебя считывал, оплетал физически и ментально одной из прочнейших в мире паутин — самим собой.
И это уже не шок и не удивление. Это принятие реальности, принятие его власти, как таковой — безоговорочно и беспрекословно.
— Сиди ровно и держи голову, — бессмысленный приказ. Его пальцы сами фиксируют положение твоей головы в нужной ему точке, обхватывая скулы и подбородок невесомым давлением. Ты в который раз вздрагиваешь, почти всхлипываешь, сдерживаясь от нового непреодолимого соблазна сжать бедра. Пальчики безвольно разжимаются уступая его подавляющему захвату. Сопротивляться и перечить? Ты не просто боишься этого, ты даже думать об этом не хочешь. И ты конечно же права. Не та ситуация и не то место. Ты не успеешь не то что закричать, да просто найти в себе для этого силы. Хотя бы закрыть глаза или заставить себя это сделать.
Нет, он не позволит. Ни на одну лишнюю секунду. Он будет удерживать тебя все это время, всеми возможными способами в эпицентре всех твоих обострившихся чувств, на кончиках собственных пальцев (пропуская через их гребни раз за разом нагревающиеся под потоком горячего воздуха длинные пряди волос), на острие золотых клинков своих сминающих глаз (не важно, куда он смотрит — в твое лицо в зеркале или в тебя) или в тугих сетях своей затягивающей сущности — самой осязаемой и физически живой. И ты будешь ощущать каждое его движение, вбирать в поры своей кожи немеющие отпечатки-метки его ладоней, прописывать в памяти рельефными рубцами-шрамами произнесенные им слова…
И только попробуй соврать хотя бы самой себе, что тебе все это не нравится, и что ты не мечтаешь зависнуть в этом состоянии на целую вечность…
Даже звук работающего фена не собьет и не перекроет своим шумом и срывающимся порывами нагретого воздуха более горячий и более ощутимый невидимый кокон. Не пересушит и не сожжет фантомные следы его пальцев на коже, в коже и под кожей. Может это и была ложная отсрочка по времени, но ты бы все отдала, чтобы она длилась до бесконечности. Сходить с ума под этими невероятными движениями его рук, пальцев, погружающимися ленивыми нежными захватами в твои волосы, натягивая их мягкий шелк, расслабляя их тонкие нити и задевая воспаленную кожу скальпа упоительной лаской самых неповторимых касаний — самых проникновенных и возбуждающих. Не удивительно, почему тебя так тянет закрыть свои глазки, и насколько ты уже готова умереть в эти мгновения… лишь бы не дождаться следующего, абсолютно тебе неведомого и все еще пугающего шага. Раствориться в этих ускользающих сквозь его пальцы минутах, в его ладонях, в его живом окутывающем тепле… В нескончаемом оттоке горячих приливов, пульсирующих в немеющих складках твоей вульвы, в налитых кровью половых губах и клиторе… стягивающих влажные стенки вагины беспрерывными толчками вторящего его движениям возбуждения.
— Почти идеально, — ты даже не заметила, когда оборвался шум работавшего фена, когда он снова взял твою расческу и провел несколько раз массирующими зубьями по корням волос прямо по коже головы, захватывая каждую прядь и пропуская ее длину до самых кончиков через щетку и собственные фаланги. Тебя лишь сильнее повело новым шокирующим ощущением, осмыслением происходящего… Он действительно только что высушил тебе волосы и расчесал их до идеальной прямой "волны", выбивая скользящим трением знакомые искры статического тока и доводя этой безумной непрофессиональной процедурой едва не до полного исступления.
Ты могла только вздрагивать и неосознанно задерживать дыхание, сжимать в кулачках махровую ткань халата, покрываться липкой пленкой ментоловой испарины, слушать дикий первобытный ритм собственного сердца и… ждать… опять, снова… Когда ты опять вздрогнешь, не рассчитав силы воздействия его прикосновений, нежного скольжения его пальцев на своих скулах и горле, невесомыми мазками обхватившими твою шею и подбородок. Ненавязчивое давление на чувствительные точки в нужном направлении и ты… снова вздрагиваешь, но на этот раз от неумолимого слияния ваших взглядов в отражении зеркал. Его безупречное лицо прямо над твоим, его ладони, как искусные руки скульптора оплели твою голову и шейку нежным поддерживающим захватом. Даже если бы ты и захотела, то уже просто физически не смогла отвести или закрыть глаз. Он уже захватил их мертвой фиксацией, затянув вместе с твоим расслаивающимся разумом в бездонные топи своей вязкой удушающей бездны.
— Остался самый незначительный штрих.
Нет, ты не вникаешь в смысл его слов, ты просто скользишь по их острым граням с нещадной манипуляцией его рук и жестов, продолжая неосознанно вздрагивать и тянуться за их подминающей волной. Растворяться в их сладком давлении, сжигать свои вены и кровь их смертельным ядом. Почти не ощущать рефлекторных движений собственного тела, успевая возвращаться в реальность, в пределы этой комнаты лишь на короткие мгновения, осознавать, что происходит, и что делаешь сама уже на полпути пройденного этапа или совершенного тобою действия. Понять, что ты только что встала, поднялась с пуфика только когда, его руки отпустили твою шею и лицо. Когда его пальцы спокойно, уже знакомым ленивым касанием развязывали пояс на твоем халате, без особого напряжения справившись с его тугим узлом. Очнувшись из пугающего забытья лишь в момент осязаемого скольжения его ладоней под кромкой махровой ткани на плечах, плавным захватом спускающихся по всей длине нежных изгибов твоих рук, окутывая твою нагую кожу живым слоем своих фантомных отпечатков.
Даже когда ты заметила краем глаза свою наготу в отражении зеркал, даже тогда тебе понадобилось его прикосновение, чтобы принять этот шокирующий факт, как за свершившуюся действительность. Он только что тебя раздел. Обнажил, оголил, сорвал последний покров и… не только с тела. "Последнее" отрезвляюще движение — кончики его пальцев на шейных позвонках твоей спины, под мягким шелком твоих волос, активирующим невесомым давлением на немеющих точках или порах твоей чувствительной кожи. Ты не просто приходишь в себя, ты… вздрагиваешь ежесекундно, постоянно, беспрестанно пока оттиск его невидимых меток прожигает твой эпидермис пульсирующими искрами "царапающей" ласки. Пока они соскальзывают по дискам позвоночника чувственным узором распускающейся эйфории, медленной закручивающейся спиралью, продолжая вибрировать и стягивать поверхность кожи вслед за его рукой до самого копчика. Когда желание застонать и уже принять их давление на более чувствительной линии межъягодичной промежности затмевает твой разум всесметающим взрывом. Ты удерживаешься на краю этого чистого безумия каким-то невообразимым чудом. А может быть отрезвляющей потерей его прикосновения.
Знаю, моя девочка, я чувствую это как никто другой. А теперь и ты это знаешь… Понимать и ощущать куда больше, чем ты могла получить от других. Осознавать, чего ты себя лишала все эти годы. Хотеть меня и умирать от этих желаний. Сходить с ума от шокирующего факта, что это все могу тебе дать только я один.
— А теперь можешь одеть чулки и пояс… — нет это не издевка и не невидимая пощечина, нацеленная вырвать твое сознание в пределы жесткой реальности. Ты же все равно продолжаешь его чувствовать, он никуда не делся, он все еще за твоей спиной. Его пальцы до сих пор выжигают свои пульсирующие метки авторской росписи на твоей коже, оплетают сладким эфиром горькой полыни и липкой паутиной живой тьмы. Нет, он не рядом, он в тебе… и ты в нем вся.
И это не мнимое освобождение на несколько минут, чтобы дать тебе время прийти в себя и опомниться. Ты все равно подрезана, сильно, глубоко, без права вдохнуть полной грудью и вернуть себе способность анализировать следующий или предыдущий шаг — свой, его, обоюдный… Он никуда не уходит, он следит за тобой, он держит свои пальцы на твоем пульсе с прежним воздействием на твою нервную систему, регулируя подачу кислорода в твои легкие и обезболивающие анестетики в кровь. Ты бы и рада сбежать, но… только куда и как? А, главное, зачем?
Дрожь в твоих пальчиках, кажется, лишь усилилась, с панической асфиксией в пережатом горле. Ты делаешь все возможное, чтобы не оборачиваться, словно хватаешься за эти ускользающие секунды, как за спасительные тросы отрезвляющей действительности, наивно убеждая себя, что способна вырваться из этого удушающего тлена раньше, чем он успеет сделать к тебе свой последующий шаг. Неуместная стыдливость с беспомощной зажатостью в каждом члене нагого тела… Ты не понимаешь, почему так спешишь скрыть от него свою наготу, когда изнываешь от столь откровенного вожделения — раскрыться окончательно и вымолить долгожданную награду, признать свое полное поражение на коленях, в слезах, в унизительных позах, только чтобы он снизошел к твоим мольбам, и ослабил хватку хоть на миг.
ebooksa